Старик долго смотрел на след посреди потолка, оставленный ушедшим огнем, и, лишь двинувшись, наконец понял, что плачет.

Он заметил стоящего в дверях молодого Стрелка с запрещенным здесь браунингом в руке.

– Как ты догадался? – спросил Старик.

– Я бы на его месте сделал то же самое, – запихивая пистолет в кобуру, мрачно ответил Феликс.

Сидящий рядом молодой человек, созерцающий сад, по-прежнему молчал.

– С вами всё хорошо? – наконец спросил Человек.

Феликс посмотрел на него, улыбнулся, отвернулся и сказал:

– Я вот подумал… оно же никогда не закончится, да?

Человек не нашелся с ответом. А что он мог сказать?

Конечно, не закончится. Для этой планеты – никогда. Для сидящего рядом храброго юноши оно, несомненно, закончится, и очень скверно. Этой муки не избежать.

Ибо Человек полюбил Феликса. Полюбил «вести с ним дела». Великий Понтифик не привык «вести дела» ни с кем, кроме глав государств, и потому очень радовался возможности.

Феликс получил все желаемое: дюжину священников, набранных по всему миру, сильных, храбрых, самоотверженных. Получил даже епископа, уроженца Соединенных Штатов, сейчас ожидавшего в Бразилии, где Команда будет тренироваться целый месяц.

Неподалеку звонко, заливисто рассмеялись. Оба обернулись на звук. Несколько сестер явились посмотреть на кольцо невесты. Конечно, это мало соответствовало обету бедности, но Человек счел, что все монашки Рима должны хотя бы единожды взглянуть на него.

Какая она милая! И с какой простодушной гордостью показывает свое сокровище.

Снова смех – и возмущенный визг. Это еще один молодой американец по прозвищу Кот отпустил шуточку. К счастью, Человек ее не расслышал. Конечно, опять что-то двусмысленное. И за гранью приличий.

Но Человек радовался даже и этому. Когда Кот пришел сюда, его душа была бледной изнуренной тенью, растерянной, подозрительной, не верящей никому, кроме своего вождя и друга. А теперь посмотрите на нашего Кота! Как он смеется, шутит, как он предан Даветт! Тяжело поверить, что они не брат и сестра.

Человек искоса глянул на Феликса, поглощенного зрелищем. Он правильно поступил не рассказав своим о Джеке. Феликс вообще был прав насчет многого. Хотя и не отличался мудростью.

– Спасибо за кольцо, – вдруг признался он, без малого робко.

Человек кивнул. Да, старинный камень, триста лет пылившийся в сокровищнице Ватикана. Теперь он сияет на пальце невесты, как и должно быть.

– И спасибо за то, что поженили нас, – с неподдельным смущением пробормотал Феликс.

– Пожалуйста. Я был рад, – улыбнувшись, искренне ответил Человек.

И в самом деле было так. Помощники не поняли. Ведь Феликс в последний момент отказался обращаться в христианство. К общему изумлению, Человек махнул на это рукой и сам провел церемонию.

И, признаться, его очень позабавил этот «вопрос чести» молодого американца. Всякий раз, вспоминая, Человек улыбался. Как там американская поговорка на этот счет? Нельзя быть «немножко беременной». Молодой воин уже обратился, просто еще не хочет признавать это.

У двери на террасу показался помощник, вопросительно глянул. Человек знал: ему напоминают о запланированной на день работе. Но Человек не хотел уходить раньше остальных. В конце концов, они последний день, последние часы под его крылом…

Боюсь ли я того, что больше не увижу их? Боюсь ли мук совести за то, что они ушли и не вернулись?

Увы, в большей мере он не может помочь им. Не может кричать на весь мир о том, что знает – и что знают они, молодые жертвы.

Человек пытался объяснить молодому воину, рассказать о долгом трудном пути Матери-Церкви и о страшной трагедии, ожидающей мир, если на горизонте снова замаячат Темные века.

Ведь вампиров немного. А если устремить на их искоренение мощь современного мира, вампиров и вовсе не останется. Молодой воин считает, что в том великое благо.

Но что потом? Как быть со священниками, получившими право и силу искать зло, устраивать охоту на ведьм, ставшими безжалостной властью, – ведь обычные законы «временно», из-за чудовищной угрозы, не действуют?

Человек каждую ночь молился и скорбел о жертвах Зверя. И Человек не хотел молиться и скорбеть еще о злодействах и произволе людей, бездумно делающих работу Зверя.

О, как он пытался объяснить! Но молодой воин был глух к словам. Он говорил лишь про «козлов отпущения» и «подопытных морских свинок». И был прав.

«Но, Господи, разве не прав и я?»

Тогда прошу Тебя, помоги мне пережить потерю и этого храбреца…

– Сын мой, когда ты собираешься уезжать?

– Как только прибудет человек от вас, – пожав плечами, ответил Феликс. – Кстати, как его?

– Отец Франсиско.

– Да, в самом деле.

Будто вызванный, на пороге появился отец Франсиско, поспешил с террасы, поклонился, чтобы поцеловать кольцо на руке Человека, затем, стараясь отдышаться, объяснил причину опоздания.

Человек заверил, что всё в порядке, Феликс подтвердил и пожал руку. Молодой священник просиял.

Он казался истым земным титаном. Шесть футов пять дюймов роста, триста с лишним фунтов веса, огромные плечи, толстые ноги, чудовищно мускулистая шея. Феликс кивнул ему, подозвал остальных, шепнул Франсиско идти первым.

Затем Феликс отвернулся от Человека и тихо спросил:

– Отец, ведь Джек любил вас?

– Да, думаю, любил, – нерешительно ответил Человек.

– И ненавидел.

– Да.

Повисло молчание. Бедный юноша. Он так волнуется и робеет, он в смятении. Наконец он вздохнул и тихо сказал:

– Наверное, и мне надо начинать вас ненавидеть…

Человек ничего не сказал. А что тут скажешь? Конечно, молодой воин вскоре возненавидит его.

И будет прав.

Хочется сказать ему, чтобы не уезжал, остался наслаждаться садами, солнечным теплом и жизнью. Но этого нельзя говорить. И Человек промолчал.

«Отец Небесный, прости меня…»

У дверей на террасу собралась толпа. Люди прощались, напоследок улыбались друг другу, обнимались с невестой. Пришло время уходить.

Кот, раньше не встречавший отца Франсиско, искренне впечатлился и без стеснения глазел на мощное тело, ноги как пни и в особенности на бугрящуюся шею толщиной с его, Кота, талию.

– Э-э, а как наша Матушка-Церковь смотрит на стероиды? – вдруг осведомился он.

И тут же добавил, глядя на смущенное лицо молодого священника:

– Да неважно. Франсиско, пойдем со мной.