— Разумеется, — тем не менее, сумел из себя выдавить он. — Как прикажет мой повелитель, — и, бросив напоследок обречённый какой-то взгляд, откланялся, прихватив со стола свиток, который приносил на подпись.

Грэхард застыл мрачной глыбой. Грудь его сдавило; не получалось сделать вдох, и в лёгких что-то нестерпимо жгло.

Он чувствовал себя почему-то так, словно это его ударили.

Ему случалось самолично бить слуг; нечасто, правда, и за какие-то совсем уж выдающиеся проступки.

Но никогда он не делал этого с Дереком; за все пятнадцать лет, что тот был при нём, даже в минуты ссор и крайних степеней несогласия ему и в голову не приходила мысль поднять на него руку.

Он ещё не осознал вполне значения собственного поступка, но с несомненной чёткостью чувствовал, что совершил что-то совершенно непоправимое и ужасное, что-то, что навсегда разделит его жизнь на «до» и «после», и что уже ничто и никогда не будет как прежде.

Дерек не был обидчив, и тем паче, упаси Боже, он не был злопамятен.

И, конечно же, он не строил никаких иллюзий об умении владыки Ньона «дружить».

Но всё-таки он никогда не воспринимал отношения с Грэхардом как «раб-господин» или даже как «слуга-хозяин». Их слишком многое связывало, и, конечно, имел место долг благодарности, а Дерек всегда очень щепетильно относился к долгам такого рода. Он искренне полагал себя обязанным Грэхарду, и всячески «отдаривался» своей благодарностью, коя заключалась в верном служении. Ни один сподвижник, ни один слуга и уж тем паче ни один раб не отдавался бы своему делу с таким самозабвением и с такой самоотдачей.

Дерек не ждал взамен ответной благодарности — где Грэхард — и где умение быть благодарным! — но всё же рассчитывал на некоторое уважение.

Ему казалось, что между ним и владыкой существует негласный «договор» и что в тех ситуациях, когда Дерек переходит какую-то черту, Грэхард изволит открыть рот и заявить об этом.

Медленным шагом ковыляя в порт — именно туда следовало доставить свиток с приказом — Дерек раз за разом перебирал в голове причины, по которым ему казалось, что его чувства имели для Грэхарда какое-то значение.

В общем и целом, владыка был действительно хорош как хозяин: состоя у него на службе, нуждаться ни в чём не приходилось. Все его слуги были всегда накормлены, хорошо одеты и с комфортом устроены при месте прибывания самого правителя, будь то Цитадель, походный шатёр или временная резиденция.

Дерек не был требователен, и ему казалось, что всего этого достаточно, чтобы почитать себя везунчиком; а ведь он, получается, даже среди таких счастливчиков выделялся своей удачей, получив при персоне владыки особо приближённый статус. Конечно, это было связано в первую очередь с его собственной готовностью браться за любые дела и выполнять их максимально хорошо — ему с самого начала хотелось выслужиться и доказать новому господину, что тот приобрёл весьма ценного слугу. Грэхард, надо отдать ему должное, успехи такого рода охотно подмечал, давал ординарцу всё более сложные поручения и всё больше приближал его к себе.

Когда эти отношения переросли в то, что Дерек называл дружбой? Сложно было сказать.

Возможно, когда в Ниии они спасались от засады, устроенной вторым принцем Ньона, и Грэхард, покидая опасное место, вытащил за собой и Дерека, буквально втащив того за шкирбан на своего коня? А может позже, в Даркии, когда он сделал трёхдневный крюк, чтобы Дерек мог навестить могилы своих родителей?

Одной из основных черт натуры Дерека была острая потребность быть кому-то преданным. Он отдал своё верное служение Грэхарду, и все эти годы был вполне доволен своим сюзереном.

Он привык воспринимать скверный характер владыки как необходимое зло, с которым приходится мириться. Он не искал теплоты или эмоционального сочувствия — ясное же дело, что Грэхард не тот человек, который способен на подобное. И Дерек, конечно, даже и не претендовал на равноправные отношения, и всегда глядел на своего господина снизу вверх преданным взглядом.

Отдавая приказ начальнику порта — там было требование усилить противопиратскую эскадру и выслать на помощь адмиралу Грайвэку корабли — Дерек с недовольством заметил, что и сам начальник, и его слуги, и стража — так же, как слуги и стража Цитадели, — старательно отводят от него глаза, пытаясь не замечать кровоподтёка на его лице. Дерек не смотрел на себя в зеркало, но по боли, сжимавшей всю левую половину лица, догадывался, что видят окружающие.

В душе зародился острый, мучительный стыд — большей частью не за себя, а за Грэхарда, потому что, естественно, едва ли кого можно было обмануть по поводу происхождения увечья. Не то чтобы в Ньоне мог найтись кретин, осмелившийся поднять руку на приближённое лицо повелителя.

Буквально сбежав от начальника порта и даже не оставшись на традиционно предложенный чай, Дерек устроился на побережье на сваях, в стороне от верфи. Плеск волн, звон ветра о такелаж, стук молотков и скрип снастей сливались в морскую симфонию типичного порта и успокаивали.

Нужно было, конечно, возвращаться в Цитадель — там ждали повседневные дела и заботы. Но возвращаться категорически не хотелось — снова натыкаться на знакомые лица, которые, краснея, отводят глаза и старательно не замечают... нет. Обхватив колени руками, Дерек устроился удобнее и вернулся к своим размышлениям.

Обидно не было — обижаться он не умел. Было больно.

Так больно, как, наверно, не было никогда в жизни.

Грэхард сегодня очень чётко обозначил свою позицию: ему нужен Дерек, который, несмотря на все отпущенные ему вольности, беспрекословно подчиняется приказам своего господина.

Раньше в этом не было проблемы; Дерек вполне осознавал своё положение и не видел ничего странного или страшного в том, что ему нужно подчиняться.

Но система его приоритетов с некоторых пор изменилась: верхнюю строчку в ней заняла потребность защищать Эсну.

У Дерека было большое сердце, созданное для того, чтобы любить. Вот только любить ему особо не приходилось — в юности не успел, а потом, при Грэхарде, случая не было. Не то чтобы в окружении принца, а после и повелителя, водились девы, в коих мог влюбиться его ординарец. И самого Грэхарда, и его приближённых окружал чисто мужской круг; а когда Грэхард посещал дам определённого свойства, Дерека с собой, естественно, не брал.

Эсна оказалась первой за пятнадцать лет женщиной, с которой Дерек виделся каждый день, с которой говорил по душам, которая относилась к нему с теплом и искала его поддержки. Немудрено, что вся нереализованная, пятнадцать лет подавляемая потребность любить обрушилась на беднягу всей своей мощью. Он думал сперва, что сможет переждать, перемучиться, задавить, задушить, избавиться — но чувство его лишь разгоралось сильнее. И Дерек с отчаянием понимал, что не только удержать — скрыть-то толком свои переживания не способен.

Лицемерие и притворство никогда не были его сильными сторонами; обычно эмоции его легко считывались окружающими, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чём он думает.