рукой прикрывала голову, чтобы не порезаться о выступ. Впереди снова нарисовался Сухейль, предвкушая мою скорую погибель. Второй раз мне не избежать смерти. На губах лопались пузырьки. Паника нарастала. Я проплыла сквозь Сухейля, искажая его черты. Налобный фонарь вспыхнул, мерзкая физиономия исчезла, но в ушах по-прежнему звенел издевательский хохот рефаита.

Растворяться меж камнем и тенью.

Ноги судорожно забились. Пальцы искали опору. Вода хлынула в нос, обжигала легкие. Но тут над головой замаячил просвет. Почти теряя сознание, я стрелой пронзила водную гладь. Захлебываясь кашлем и слезами, я выбралась на берег и одним мощным позывом исторгла из себя все, что съела за день.

Губы жадно ловили воздух. Фонарь снова замигал. Убрав мокрые пряди с глаз, я обернулась и увидела, что озеро выходит из берегов. Вода наступала. Я с затравленным воплем вскочила и бросилась наутек. Я карабкалась по стенам, протискивалась через ходы, взбираясь все выше и выше – только в гору. Осколки известняка впивались в ступни, однако ноги сами несли меня вперед. Поток не отставал. Заметив сужающуюся расщелину, я протиснулась сквозь нее, чуть ли не до мяса содрав кожу.

Лестница. Руки нащупали перекладину. Каким-то чудом мне удалось добраться до каменоломен. Дрожа всем телом, вымокшая до нитки, я поползла вверх. Мышцы горели, но я не останавливалась ни на мгновение, пока не выбралась из шахты.

Восставать из бездны, но не ради солнца.

Лестница осталась позади, однако подъем отнял у меня последние силы. Я неподвижно распростерлась на земле. Слабость меня и прикончит. Скоро сознание померкнет и меня смоет волной в небытие.

Фонарь перегорел окончательно. Стало темно, как в склепе. С каждой минутой отдаленный плеск приближался.

Услышав голос, я подумала, что брежу. Глаза резанул яркий свет. Прохладные костлявые пальцы коснулись моего предплечья. Надо мной склонился седой ясновидец из числа спасенных Анку и Леандром.

Я отчетливо разглядела его лицо, туго натянутую кожу. Несмотря на притупившееся чутье, его лабиринт казался смутно знакомым.

– Постой… – Мой голос звучал чуть слышно, сознание то вспыхивало, то гасло. – Я тебя знаю… знаю…

Он ласково улыбнулся. В руке блеснул пустой шприц. На кончике иглы набухла молочная капля.

– Нет, милочка. Ты глубоко заблуждаешься.

Тело обмякло. Когда рука плетью упала вдоль туловища, клянусь, вместе с ней упала маска самаритянина.

Я много раз сбрасывал кожу, но всегда оставался змеей. Мой истерический смех огласил подземелье. Тьма снова подступила, но на сей раз я встретила ее с распростертыми объятиями.

20. Перспективное начало

Мерцание свечей. Плечи утопают в чем-то мягком. Ресницы слиплись, но, даже не открывая глаз, понятно, что я лежу на подстилке. Кто-то снял с меня мокрую одежду и укрыл одеялом. Так намного теплее.

Слишком жарко. Температура зашкаливает. В ноге стреляет, от волос несет дымом.

Шш, Пейдж, все хорошо, не дергайся. Надрывный, выворачивающий наизнанку кашель. Чревато… сепсис… ей нужно в больницу.

По-прежнему в подземелье. Но теперь не одна. Я силилась вспомнить, как здесь очутилась – хотя понятия не имела, где именно «здесь», – но в памяти запечатлелся только плеск воды и мои истошные крики.

Пейдж. Родной, вызывающий доверие голос. Рука, приподнимающая мне голову. Пейдж, надо выпить.

Кромка стакана. Горечь от таблетки. Струйка воды сочится в горло. Повсюду – ожившие кошмары: золотой меч, солдаты, якорь. Наше расставание с бабулей, ее искаженное страхом лицо, словно она предвидела, что произойдет, если нас разлучат.

Изо рта вырывались языки пламени. Я сглотнула, чтобы погасить разгорающийся пожар. Хватит. Надоело. Довольно мне своих бед.

Отрешившись от реальности, я устремилась в лабиринт – к цветам, поблекшим и раскисшим под водой. Вместе с новым приступом лихорадки вспомнилось, как я спрашиваю у Арктура, хочет ли он меня по-прежнему. Обжигающий огонь в его глазах. Воображение рисовало, как его руки касаются моей нежной кожи и самых потаенных мест.

Наверное, я застонала. Над моим смертным одром склонился силуэт, а вскоре под действием целебной мази боль в спине утихла. Огонь превратил ее в воду, та просочилась в организм, каплями выступила на лбу и затопила меня изнутри. Я таяла и утекала обратно в недра земли – летучая, зыбкая. Кто-то взял меня за руку, предотвращая падение, я прижалась лбом к зарубцевавшимся фалангам.

Пейдж. Его голос. Не покидай меня, юная странница.

Мне до безумия хотелось остаться, поэтому я судорожно цеплялась за массивную ладонь, за звук его голоса. Задействовала все ресурсы.

Наконец тьма потушила пламя. Я остыла, затвердела. Когда мне удалось разлепить веки, пожар, полыхавший у меня внутри, погас, уступив место слабости.

Над головой нависал низкий потолок. Я вновь очутилась в каменоломнях и, судя по количеству лабиринтов, прямо под цитаделью, вдали от объятого огнем Версаля.

Нос уловил запах фибринового геля. Едва ко мне начали возвращаться силы, я выпростала голую ногу из-под одеяла и увидела на икре багровую полосу со свежими швами. Запястье и талия перехвачены бинтами.

Жива!

А Шиол II погребен под обломками.

Ослабев, я снова рухнула на подстилку. Из головы не выходили ясновидцы, брошенные в колонии и обреченные на ужасную смерть. Меня потянуло в сон, но сквозь дрему я слышала, как кто-то снимает нагар со свечей.

А потом раздался голос:

– Пейдж.

Я медленно повернулась. В грот заглянула Надин в сером вязаном платье поверх колготок, волосы влажными завитками обрамляют лицо.

– Очнулась? – прошептала она.

– Ага. – Во рту пересохло. – Никогда не думала, что спрошу, но здесь нет ничего попить?

Надин исчезла. Я с усилием подняла правую руку – там, где оставался след от катетера, белел квадратик пластыря. Наготу прикрывали шорты и майка, поверх которой была надета рубашка на пуговицах. Судя по размеру, рубашка принадлежала Леандру.

Надин вернулась с кубком и, приподняв меня за плечи, помогла сделать глоток.

– Где мы?

– В Париже. У Вье-Орфели своя мини-система штолен в районе Пасси, его, так сказать, appartements privés[84]. – Надин говорила по-французски с сильным акцентом. – Только его кодла в курсе. Ну и мы. – Она плюхнулась на узорчатый коврик рядом со мной. – Не вовремя тебе приспичило очнуться.

– Не вопрос. Попробую снова отрубиться.

– Серьезно, Махоуни. Только Страж соглашается прервать бдения у твоей постели и подняться наверх, как ты вдруг приходишь в себя. Признайся, из вредности?

В голове зашевелись смутные воспоминания.

– А зачем ему на поверхность?

– У нас кончилась провизия. Он проникся нашими печальными физиономиями и обещал раздобыть чего-нибудь пожевать. Уверена, он вот-вот вернется, – добавила Надин, перехватив мой испуганный взгляд.

Старьевщик до сих пор на свободе. Ему уже случалось похищать Арктура.