купальне царил полумрак, разбавляемый лишь мерцанием свечей. Сердце учащенно забилось, но усталость приглушила страх.

Раздевшись до майки и шорт, я попробовала воду ногой. Пламя свечей дрогнуло. Гладко вытесанная ступенька позволяла сидеть, погрузившись в источник по плечи. Я опасливо сделала шаг, другой, стараясь не замечать пощипывание в ранах и мурашки, покрывшие руки и живот. Вскоре по телу разлилось приятное тепло.

И я действительно наслаждалась им. Получала удовольствие.

Возможно, моя фобия просто достигла пика. Возможно, мне удалось побороть ее в пещерах. Возможно, она исчезла ненадолго, но пока я ощущала, как это восхитительно – не бояться. Горячий пар расслаблял напряженные мышцы, проникал в каждую клеточку.

Я и забыла, каково это – сидеть в горячей ванне. На потолке набухли капельки влаги. На меня снизошло какое-то сонное умиротворение. Впервые за несколько месяцев я по-настоящему расслабилась и дышала полной грудью.

Взгляд зацепился за нишу, где виднелся бюст женщины из темного камня с венком на курчавых волосах. Заинтригованная, я подалась вперед.

– Ее зовут Марианна, – послышался голос.

Я вздрогнула, отчего поверхность источника пошла волнами. В разломе темнел чей-то силуэт.

– У нас принято купаться вместе, – приглушенно сообщил силуэт. – Если, конечно, темная владычица не возражает.

Уединение действовало на меня благотворно, однако я догадывалась, кто передо мной. И какие выгоды принесет наш разговор.

– Ни в коем случае, – откликнулась я. – Прошу.

– Благодарствую.

Гость направился к противоположному краю источника. Сквозь клубы густого пара мне удалось разглядеть, что он примерно моего роста, может чуть выше, темнокожий, жилистый. Смоляные курчавые волосы острижены под расческу. Длинные аристократические пальцы. И аура оракула.

Когда он погрузился в воду, я заметила, что его лицо скрыто элегантной золотой маской. Цветочный орнамент обрамлял прорези для глаз. В полумраке они казались пустыми.

– Марианна. – Брюнет снова кивнул на бюст. – Олицетворение Французской революции. Воплощение свободы и разума. Она есть в каждом моем убежище. Иногда я беседую с ней. С ней и со статуей Орлеанской девы подле трона.

Так он любит болтать с неодушевленными предметами? Прелестно.

– А с черепами не ведешь диалоги?

– Hélas, pauvre Yorick![90] – процитировал он и, заметив мое недоумение, констатировал: – Ты не читала Шекспира.

– А, Шекспир, – забубнила я. – Его пьесы периодически всплывают на черном рынке. Но мне попадалась только «Буря».

– Местные паранормалы от нее в восторге. И да, время от времени я консультируюсь с черепами наших великих предшественников, однако самыми неоспоримыми авторитетами для меня остаются Жанна и Марианна, хотя они такие разные. Орлеанская дева учит прислушиваться к эфиру. Отстаивать свое мнение любой ценой. А Марианна напоминает, почему Франция покорилась Сайену. Французы – республиканцы до мозга костей, ярые противники религии и монархии. Якорь тоже не питает к ним любви.

Его речь лилась плавно, умиротворяюще, однако ей недоставало бархатных ноток, присущих другим адептам тихих голосов, например Арктуру, недоставало легкой шероховатости, как от чиркающей спички.

– Да, Марианна с честью несет Якорь. Но французы – не только республиканцы, но и революционеры в придачу. Тираны у нас надолго не задерживаются. В моих ушах набатом звучит старый напев: liberté, égalité, fraternité[91]. Мы лишились всего. А взамен получили иллюзию безопасности.

– Приятно познакомиться, Дряхлый Сиротка, – нарушила я короткую паузу. – Или обращаться к тебе Игнас Фолл?

Мой собеседник наклонил голову:

– Позволь спросить, откуда тебе известно это имя?

– Прочла. В гроссбухе, принадлежащем Человеку в железной маске.

– Ясно.

Он облокотился на край источника. На одном из пальцев поблескивало серебряное кольцо причудливой формы.

– Вье-Орфеля. Дряхлый Сиротка. Tu ne me parais pas particulièrement vieux[92], – присовокупила я.

Вье-Орфеля звонко расхохотался:

– Анку предупреждал, что ты говоришь по-французски. Приятный сюрприз. Однако, если не возражаешь, мне бы хотелось вести диалог на английском, языке нашего общего врага. Мне доставляет удовольствие обсуждать крах Сайена на навязанном им же диалекте.

– Как пожелаешь. – По затылку у меня струился пот. – Не знала, что в Париже бьют горячие ключи.

– Один-единственный, в самых недрах квартала Пасси. Мы наткнулись на него вместе с Рейнельдой. Я искал себе убежище, поскольку не доверял великим герцогам. Как выяснилось, не зря.

Мы помолчали. Я осторожно окунула голову в источник, чтобы смочить волосы.

– Восхитительно, – произнес Вье-Орфеля.

– О чем это ты?

– О твоей шее. Скажи, бросая вызов Сайену, ты представляла, как твоя прелестная шейка будет смотреться без головы?

– Зачем представлять, когда такие картины транслируют регулярно.

– Особенно когда твоего отца казнят «Гневом инквизитора» – мечом с позолоченной рукоятью, знаменующей торжество империи над предателем. Сайен обожает такую символику. В этом республика не уступает монархии.

Я пристально наблюдала за маской.

– Правители минувших эпох носили короны и драгоценности – божественную атрибутику власти. Они считали, побрякушки защитят их, и до поры до времени так и было. Но побрякушки лишь ускорили их крах, явив подданным, кто скрывается под роскошной витриной. Негодяи. Обманщики. Смертные в облачении богов. – Голос Орфели звенел в полумраке. – Насколько мне известно, при Сенном Гекторе лондонские главари мимов тоже воспылали страстью к… мишуре.

– Согласна, мои предшественники чересчур увлеклись театральщиной, однако временами я и сама не прочь воспользоваться гримом. В качестве оружия – маскировка.

– Не спорю, но бутафория должна служить внятной, оправданной цели. Узнав, какую речь ты произнесла на инаугурации, я подумал, у нас с тобой общие устремления.

Я сочла за лучшее промолчать. Не проявлять излишнего энтузиазма.

– Наше знакомство вышло необычным, но весьма перспективным, – заметил Сиротка. – Здесь, в купальне, мы друг перед другом как на духу. Без короны, украшений и прочей мишуры.

– Сказал человек в маске.

– Надеюсь, ты простишь мне эту вольность. – Сиротка взялся за края маски и потянул. – Она не снимается.

Очевидно, имплантирована хирургическим способом. Осознание ледяной рукой сдавило мне горло.

– Василиск грозился снять ее в колонии. И даже подробно расписал, какие меры предпримет. К счастью, ты его опередила.

Я зачарованно слушала.

– Маска позволяет выйти за пределы собственного тела и внешности. В Париже обо мне слагают легенды. Какое разочарование постигнет людей, если их кумир окажется обычным человеком. Если Латронпуш и Королева Нищих не таились от подданных, я всегда скрывался за маской, костюмом, они стали неотъемлемой частью меня. Обо мне шепчутся. Строят догадки. Домыслы переходят из уст в уста. Так рождаются герои. – Его кожа блестела от пота. – Полагаю, твои раны затягиваются?

– Да. Спасибо за гостеприимство.

– Это меньшее, чем я могу тебя отблагодарить. Мы и без того понесли тяжелую утрату. Бедняга Мальпертюи навсегда останется в наших сердцах. – Маска не шелохнулась. – Не стану скрывать: я переговорил с Леандром касательно его решения отправить заключенных в Медон. Должен признать, он поступил разумно. Увяжись они за нами, не только