Она откинула простыни и впервые посмотрела на себя после Арены. Ее переодели. На ней была белая льняная ночная рубашка. Это даже не была одна из ее любимых тканей, и, конечно же, одежда не принадлежала ей. Подол сбился выше колен, скорее всего, она металась во сне. Из-за его нижнего края был виден белый квадрат на коже, похожий на морскую ракушку.

Повязка на ноге. Жаль, что никакая повязка или бальзам, который можно втереть в кожу, не залечат глубокую рану в ее груди. Не было нити, способной сшить и собрать воедино бесконечные кусочки и осколки, на которые было разбито ее сердце.

Она осторожно повернулась. Малейшее движение отзывалось физической болью, но она была несравнима с душевной. Ступни коснулись пола. Да, она даже могла встать. Раньше она делала это с легкостью, сможет и теперь. Она улыбнулась, когда убедилась, что все в порядке, что она может держать равновесие, управляться с тяжестью собственного тела.

Келани сделала пару шагов по холодному брезенту. Женщины молча наблюдали за ней.

Одна из служанок мельком взглянула на нее через отражение в зеркале. Она увидела ее приближение и взяла свою спутницу за локоть. Обе поспешили к двери. Это еще больше разозлило лересу. Она ускорила шаг.

– Стойте.

Ее рука потянулась к ближней. Ногти вцепились в нее. Даже самая быстрая не успела бы отвести руку. К. дернула ее. Выражение ужаса появилось на лице девушки, но она не отрывала взгляд от пола. Келани была в ярости. То, что они не служили ее роду, не означало, что они могли так наплевательски относиться к ней. Она была лересой, как-никак одной из Имен, они были обязаны с кротостью угождать ей.

– Я задала…

Ее слова прервал тихий щелчок открывающейся двери.

Келани посмотрела поверх грязных волос служанки. Хватка пальцев ослабла, когда она узнала людей, которые вошли в комнату.

На ее лице разразился настоящий шторм. На мгновение она побледнела. Она была не способна выразить все свои эмоции, настолько противоречивыми они были. Ее лицо мало отличалось от лиц нежданных гостей.

Ее отец. Ее секир.

В груди затеплилось маленькое чувство, более яркое и сильное, чем остальные, затмевающее все своим лучистым и жгучим светом, оставляя вопросы об Арене и ее итогах на втором месте. Мысль о том, что она вновь видит отца и что он ждал этой встречи, как и она, будоражила ее сердце, давая ей понять, что оно не совсем умерло. Что-то было спасено. Еще была надежда.

Кевалайн одним взглядом со вздернутой бровью прогнал прочь прислугу. Рука горничной выскользнула из ее пальцев.

Ее отец остановился перед ней, всего в нескольких шагах, заложив руки за спину. Носы его ботинок касались друг друга. Келани держалась. Она сжала кулаки, чтобы не броситься в его сторону, дать себе возможность убедиться, что это все на самом деле, что она не вообразила их встречу в бреду, что это ее отец, плоть и кровь, а не простое воспоминание.

Она с трудом вздохнула, как будто проделала это впервые за всю свою жизнь, и воздух болью разрезал легкие. Ее взгляд переметнулся на сопровождавших Кента, которые зашевелились по обе стороны от секира, чтобы посмотреть на нее и чтобы она могла видеть их. Киган и дядя Рэндал. К. тяжело сглотнула, сдерживая слезы радости. Она никогда бы не подумала, что способна испытывать нечто подобное. Она не осознавала до этого мгновения, как сильно хотела увидеть их.

Ей пришлось зажать уголки рта, которые хотели подняться в улыбке, когда она заметила, как Киган опустил сверкающие глаза в пол. Что-то не так.

Все.

– Отец, – выдохнула она.

Услышав ее голос, он лишь поджал губы. Крылья его носа дрожали. Он пристально посмотрел на нее. Лереса увидела пламя, горящее в его зрачках. По спине пробежал холодок. Она никогда не видела его таким разъяренным. Даже когда он вернулся из Дворца Корней после вскрытия конвертов. Его плоское, непоколебимое лицо беспокоило ее. Впервые она его испугалась.

К. все поняла. Прочла по его глазам. Да, конечно, Арена закончилась. Анатчиш был еще жив. Аворик победил. А она сдалась. По крайней мере, по его мнению. Он не знал, что произошло на самом деле.

Она намеревалась оправдаться, объяснить, что виновата не она, что не ее рука запустила сигнальный огонь, что это была херианка. Она не могла вынести жестокости на его лице.

– Отец, – произнесла она, вытянув руки вперед, словно пытаясь коснуться его. – Клянусь Именем, я не…

Раскрытая ладонь секира влетела в ее щеку и развернула ее лицо в сторону. Келани застонала от удивления и боли. Она тут же приложила ладонь к месту с намерением унять жжение холодом собственной кожи.

– Не смей произносить это, – наотрез запретил он ей. Звук его голоса резал слух К., как если бы он внезапно покрылся тысячами шипов, что намеревались причинить ей боль. – Не говори от лица Имени, которое ты сама оскорбила и унизила, сдавшись.

Келани хотелось кричать. Ее губы задрожали.

Она старалась найти хоть что-то под этой жестокой маской. В глубине души он радовался, что она еще жива. Чира не могла ошибаться. Любовь, которую ее отец чувствовал к ней, была спрятана где-то глубоко под всеми этими слоями притворства.

Он должен знать. Он должен знать правду. Не она причина его разочарований.

– Отец, я не…

Еще одна пощечина. Пощечина, которая сковала ее дыхание.

Она бегло взглянула на своего брата, прежде чем снова устремить взор на секира. Киган смотрел куда-то еще, в другую точку. Она видела, как он с трудом сглотнул.

– Каждый раз, когда ты будешь отрицать это, получишь еще два хлыста сверх назначенной кары, – предупредил Кевалайн. – Их уже тринадцать.

Она в ужасе смотрела на него.

Это была ложь. Ее отец не мог так поступить с ней. Секир имел власть избавить ее от наказания. Он никогда не причинит вреда ни одному из своих детей.

Но она не стала настаивать. Она пыталась приложить все усилия, чтобы унять его гнев, признаваясь в том, что сделала. Она сдержала данное ему слово. Возможно, Келани сотворила даже больше, чем он мог от нее ожидать. То, как именно, не важно. Вероломно, подкравшись сзади, со свежими, открытыми ранами, которые ставили его в заведомо невыгодное положение, с вниманием Сета, сосредоточенным на другом противнике… В этот миг Келани ждала услышать лишь каплю признания, частичку той гордости, которую в течение многих лет излучало лицо К., когда он поворачивался к ней.

Ее зрачки сузились, когда она встретилась