Несомненно, наставники мальчиков рассказывали о вечерах,проведенных в обществе Мариуса Римского, а слуги, естественно, любилипосплетничать, но я не стремился положить конец разговорам.

Однако по-прежнему не принимал у себя венецианцев. Неустраивал пышных застолий. Не открывал двери всем и каждому.

Но как же мне хотелось приглашать гостей! Я мечтал, чтобывесь город собирался под моей крышей.

Но пока я позволял себе принимать приглашения в другие дома.

Частенько ранним вечером, когда мне не хотелось обедать сдетьми, задолго до начала работы в мастерской, я заходил в другие дворцы,заставая пиры в самом разгаре. При входе, если ко мне обращались, я вполголосаназывал свое имя, но в основном меня пропускали без вопросов. Я обнаруживал,что гости рады принять меня в свое общество, что они наслышаны о моих картинахи о прославленной школе, где подмастерьев фактически не заставляли работать.

Конечно, я держался в тени, выражался мягко, но туманно,читал мысли, чтобы поддерживать интеллектуальную беседу. Я терял голову отлюбви окружающих, от радушного приема, хотя венецианская знать привыклавоспринимать подобное обращение как должное.

Не знаю, сколько месяцев я вел такую жизнь. Двое мальчиковуехали учиться в Падую. Я нашел четырех новых учеников. Возраст Винченцо недавал о себе знать. Периодически я нанимал новых учителей, выбирая самыхлучших. И со страстью отдавался живописи.

Где-то через год-другой до меня дошли слухи о выдающейсямолодой красавице, чей дом всегда был открыт для поэтов, драматургов ифилософов, если они умели оправдать потраченное на них время.

Как ты понимаешь, речь не шла о деньгах: чтобы попасть вобщество той женщины, требовалось быть интересным человеком; от стихов ожидалиблагозвучия и смысла, в беседе следовало проявлять остроумие, на виргинале илилютне дозволялось играть только умеющим.

Меня крайне заинтересовала личность дамы, о которой всегдаотзывались очень тепло.

Поэтому, проходя мимо ее дома, я прислушался, чтобы выделитьее голос из общего шума, и выяснил, что она еще сущий ребенок, но душа ее полнатоски и тайн, мастерски сокрытых под обворожительными манерами и красивымлицом.

Насколько красивым, мне только предстояло узнать. Я поднялсяпо ступенькам, уверенно вошел в комнаты и увидел хозяйку.

В первое мгновение она стояла ко мне спиной, но тут жеповернулась, словно услышав звук шагов – в действительности я вошел беззвучно.Я увидел ее профиль, а затем и все лицо. Она поднялась поприветствовать меня, ия, потрясенный ее внешностью, какое-то время не мог вымолвить ни слова.

Только по чистой случайности Боттичелли не написал еепортрет. Она выглядела в точности как женщины на его полотнах: овальное лицо,удлиненные глаза, густые волнистые светлые волосы, украшенные вплетенныминитками жемчуга, и стройная фигура с изящно вылепленными плечами и грудью.

– Да, как модель Боттичелли, – улыбнулась она, какбудто я назвал имя художника.

И снова я не знал, что сказать. Я привык быть единственным,кто умеет проникать в чужие мысли, но это дитя, эта женщинадевятнадцати-двадцати лет, казалось, прочла, что у меня на душе. Но знает лиона, как сильно я люблю Боттичелли? Нет, не может знать.

Она весело продолжала, взяв мою руку в свои ладони:

– Так мне говорили – и я чувствую себя польщенной. Можносказать, что своей прической я обязана Боттичелли. Я сама родом из Флоренции,но здесь, в Венеции, это обсуждать неинтересно. А вы – Мариус Римский. Я всеждала, когда же вы соизволите посетить мой дом!

– Благодарю за теплый прием, – ответил я. – Боюсь,я пришел с пустыми руками. – Я не мог оправиться от потрясения, вызванногоее красотой, звуками ее голоса. – Что вам предложить? Я не пишу стихов ине рассказываю остроумных историй о политике. Завтра я прикажу слугам принестивам лучшего вина из моего дома. Но это пустяк.

– Вино? – переспросила она. – Мне не нужны от вастакие подарки, Мариус. Напишите мой портрет. Напишите меня с жемчугом в волосах– и я буду в восторге.

В комнате раздался негромкий смех. Я задумчиво огляделсобравшихся. Свечи горели тускло даже для моих глаз. Забавное зрелище: наивныепоэты, любители классики, женщина неописуемой красоты, комната, полнаяпривычной роскоши, медленное течение времени, словно проходящие мгновения имеюткакой-то смысл и не несут в себе тяжесть покаяния.

То был час моего триумфа.

И вдруг меня осенило.

Молодая женщина тоже переживала свой триумф.

За ее богатством и удачей стояло нечто темное и низменное,однако она ничем не проявляла своего отчаяния.

Я попробовал было прочесть ее мысли, но передумал! Мнехотелось просто наслаждаться моментом.

Мне хотелось видеть эту женщину такой, какой ей хотелосьвыглядеть в моих глазах: юной, бесконечно доброй, но прекрасно защищенной,отличным товарищем в веселых ночных похождениях, таинственной хозяйкойсобственного дома.

Я заметил, что к комнате примыкает еще одна гостиная, а заней через открытую дверь виднелась великолепно отделанная спальня с кроватью,украшенной золотыми лебедями и золотистыми шелками.

Зачем демонстрировать спальню, если не для того, чтобы датьпонять: хозяйка дома спит в одиночестве? Никому не дозволяется переступатьпорог, но любому видно, куда удаляется отдыхать непорочная дева.

– Что вы так на меня смотрите? – спросила она. –Почему оглядываетесь по сторонам, словно очутились в незнакомом месте?

– В Венеции я нахожу особое очарование, – отозвался ятихо и доверительно, чтобы меня расслышала только она.

– Да, вы правы, – ответила она с прелестнойулыбкой. – Мне тоже здесь нравится. Я никогда не вернусь во Флоренцию. Таквы напишете мой портрет?

– Возможно, – сказал я. – Я не знаю вашего имени.

– Вы шутите! – Она снова улыбнулась. Я внезапноосознал, насколько она искушена в светских обычаях. – Прийти сюда, не знаямоего имени? Хотите, чтобы я поверила?

– Правда не знаю, – сказал я, потому что никогда неинтересовался ее именем, а узнал о ней из смутных впечатлений и обрывковразговоров, а в данный момент не хотел читать ее мысли.

– Бьянка, – представилась она. – Мой дом всегдаоткрыт для вас. А если вы напишете мой портрет, я буду у вас в долгу.

Собирались новые гости. Я понял, что она хочетпоприветствовать их, и отошел назад, заняв свой пост, скажем так, в тени,подальше от свечей, откуда удобно было наблюдать за ней, за ее грациознымидвижениями и слышать ее звенящий голосок.