Помявшись, он снова замотал куфию, скрыв девочке лицо. Сзади подошел церемониймейстер. Принц принял из его рук алый пояс и обернул его вокруг талии Бадбы. Это был символический пояс верности, который невеста не снимет до свадьбы – упадет он с ее стана только в брачную ночь перед ложем.

Флариэль взял Бадбу за руки. Взял осторожно. Над детьми, как горы, склонились два жреца: Фойреса, которому поклонялись мастрийцы, и Прафиала, которого больше всех чтили в Элейгии. В зале разнеслись молитвы о счастье, верности и плодотворном браке.

После этого помолвленная пара повернулась сначала к королю и королеве, поклонившись, а затем – к ожидающей толпе.

Кугья, на редкость скромная, свершилась.

Придворные радостно загудели. Чуть погодя в руки Наурики вложили свиток-список с дарами от всех консулов, придворных, приглашенных гостей и, наконец, отца Бадбы, который не смог прибыть во дворец из-за сражений на Узком Тракте. Королева, пока все рассаживались, стала тихо нашептывать список своему мужу. По обычаям дары было принято подносить публично и ярко. Но из страха, что там окажется отрава, их решили сложить в отдельном зале, чтобы сначала пропустить через веномансеров и магов.

В это же время визирь Нор'Мастри зачитывал крошке Бадбе сумму выкупа от ее жениха, дары от его родственников и подношения придворных. Девочка кивала. Глазки ее, ибо только их было видно, улыбались.

* * *

Повсюду разлился запах вин всех сортов из разных далей мира. Из-за столов звучал смех, переплетенный с разговорами о славной войне. Шелестели подолы господ. Сверкали золотом их украшения, вспыхивая под огнями ламп. Мерцающие рубины на нарядах переливались с рубиновым цветом крови в бокалах вампиров.

Один лишь Юлиан был хмур. Ему нравилось это веселье, и он многих здесь уже знал, став частью дворца. Но что-то темное в его душе шептало: «Где-то здесь изменник… Предатель… Будь осторожен».

И Юлиан был осторожен. Он то проверял кубок советника на яды, то обозревал сидящих вокруг, желая увидеть в чьих-либо глазах тень измены, то наблюдал за Абесибо Науром. Иногда украдкой он глядел и на восседающую в золоченом кресле за столом Наурику Идеоранскую. Ее косы орехового цвета были собраны под шелковым платком, укрывающим голову; красота ее, зрелая, была скрыта от всех прочих за громоздкими одеждами. Но Юлиан вспоминал ее нагое тело и сладость тайных встреч. И это ненадолго, но отвлекало его от тяжелых мыслей.

Через стол, напротив Юлиана, уже громко работал челюстями Рассодель Асуло. Дзабанайя же пил душистое вино, которое перед тем, как ставить на стол, проверяли королевские веномансеры. Эти невзрачные вампиры принюхивались к каждому блюду, припадали чуткими носами к выпечке, мясу, выпивке. И Юлиан, по привычке, тоже все вынюхивал и проверял, наблюдая, как люди и нелюди едят и пьют в три горла.

В середине зала занимали подмостки музыканты, прибывшие из Нор’Мастри, а оттого поющие пламенно, со страстью.

Дзабанайя был прикован взором к крошке Бадбе, которая скромно сидела за столом около Флариэля. Он глядел на нее, как на символ своего успеха. А когда перевел взгляд, то, заметив подрагивающие крылья носа Юлиана, улыбнулся.

– Каждое блюдо проверяют три веномансера.

– Привычка. От нее сложно отделаться, – прошептал Юлиан, принюхиваясь к кубку крови. – К тому же не то сейчас время, чтобы полагаться на чужой нос.

– Даже трех веномансеров?

– Даже трех…

– Тебе уже говорили, что ты излишне недоверчив?

– Нет, о таком молчали. Однако я всю жизнь, наоборот, страдал от излишней доверчивости, – горько улыбнулся Юлиан.

– В тяжелые времена побеждает не тот, кто ограждается от всех недоверием, а тот, кто находит союзников, друзей.

Юлиан лишь усмехнулся про себя, подумав, что во дворцах можно найти любой порок, кроме дружбы. Но виду не показал. И снова ответил неопределенно:

– Не смею не согласиться.

– Вот оно, вот оно, – уклончивые ответы. Это твое недоверие! Ты, Юлиан, похож на сжатый комок ожидания неприятностей. Не расправляй плечи, это проистекает не от твоей позы, а от твоего взора. Уж больно он серьезен. Но я знаю, чем это лечится!

– Чем же? Магией?

– Все гораздо проще, – блеснул глазами посол. – Выпей! Вы же, дети Гаара, тоже пьянеете?

– Пьянеем.

И Юлиан налил себе из графина теплой крови, пока старик Илла занялся беседой с визирем Нор’Мастри, Хаараном Звездоломом. Опорожнив один кубок, он наполнил его снова, затем стукнулся с Дзабанайей, отдав тост за кугью. Снова выпил. И так, пока в голове и животе не разлилось тепло, которое смешалось с воспоминаниями тех несчастных рабов, которым прямо сейчас в подвалах выпускали кровь, чтобы напоить господ.

А посол все подливал и подливал. И много говорил. Юлиан поначалу просто кивал и соглашался, пока мысли его не обрели легкость и пьяность вина. И только тогда его привычка больше слушать, нежели говорить, ненадолго оставила его.

– Ты говоришь, Дзабанайя, что…

– Зови меня Дзабой, друг! – прервал его сердечно посол. – Потому что Дзабанайя – это мое пусть и не самое полное имя, но и его пока произнесешь вслух, можно уже обойти кругом дворец. Мы, мастрийцы, любим пышные речи, но в делах и с друзьями предпочитаем лаконичность.

– Какое же твое полное имя?

– Дзабанайя Фойрес аутун дор Бахро Моррегал-аутун Моррус Радша.

– Внушительные у вас имена. Хорошо, Дзаба, для меня честь дружить с таким достойнейшим человеком, как ты!

– И для меня честь будет общаться с тобой. К слову, а о чем мы общались?

Посол, вскинув пьяный взор к потолку, попытался вспомнить.

– О Фойресе, – подсказал Юлиан.

– Ах, точно! Поколения людей и нелюдей сменяются, власть сменяется еще быстрее них, но единственное, Юлиан, что вечно – это время. Значит, Фойрес властен над всем миром без исключения, а в его владениях и север, и юг, и моря с островами!

Юлиан снова подлил себе крови, поставив графин поближе к себе именно в тот момент, когда костлявая рука советника уже потянулась к нему. Впрочем, Илла смолчал касаемо графина и снова отвлекся на беседу с визирем Хаараном Звездоломом, ну а Юлиан возразил:

– Но ведь времени покровительствует и Офейя, и в какой-то степени Шине.

– О нет-нет! – бурно запротестовал посол. – Офейя покровительствует исключительно знаниям, цифрам, то есть точным наукам и не более того. Она касается времени только в летописях, над которыми довлеют мудрые вороны. А Шине лишь напоминает нам о необходимости ясно мыслить, но само время ему не подвластно! Ну как может радеть над временем обычный наг, если даже срок их жизни не больше человеческого? Чепуха! Так что давай не будет называть здесь имени этого лживого бога. Так лучше… Его время подойдет скоро к концу, и змеи свернутся клубком в братской могиле… Огонь и цикличность времени – вот что подвластно Фойресу и его детям-стихиям! Наш мудрейший Фойрес высится над временем. Он высится подобно его огненным детям – анкам, которые в доказательство о власти над временем претерпевают вечные перерождения, сохраняя память о прошлых своих жизнях.