Смерив Эйдена скептическим взглядом, Хизер повернулась к Кэсси.

— Но ведь на мне висят еще и другие обвинения, — прошептала она.

— Побег с целью уйти от наказания? С этим мы справимся. Между прочим, я неплохой адвокат, моя дорогая. Семейка Диченцы страшно гордится своим имиджем. Они слишком долго кричали на всех углах о том, какая ты гадкая, и никто не мог ничего возразить им на это — тебя ведь не было. Но если ты станешь говорить, все изменится, вот увидишь. Готова спорить на что угодно — то, что ты скажешь, им страшно не понравится. И, что самое главное, всем им вряд ли придется по вкусу, если ты выложишь эту историю газетчикам. Они тут же кинутся к помощнику генерального прокурора и взашей погонят его сюда, чтобы договориться с тобой полюбовно. Вот увидишь, они из кожи вон вылезут, чтобы уладить все по-тихому.

— Ты не знаешь, какая у них власть. Они без труда смогут засудить и невиновного.

— Но не на этот раз! У нас есть копии протоколов медицинских обследований. Копии договора об усыновлении. И Эйден.

Хизер, покосившись в его сторону, прижалась к Кэсси.

— Что ж, почему бы и нет… — прошептала она.

Комнатка была такой крошечный, что ее ответ услышали все.

Эйден выступил вперед.

— Речь идет о жестоком обращении, о насилии. И не только физическом. Их семейство злоупотребило своей властью, а это недопустимо! Роба уже нет в живых. У вас своя жизнь. Какое у них право преследовать вас после стольких лет? Вы и без того уже пострадали. Я ведь сам когда-то возил вас в больницу. Дважды, если не ошибаюсь. И еще тогда предупреждал старика, что добром это не кончится. Но он сказал, что мне лучше забыть об этом разговоре.

— А вы так и сделали! — взорвался Мика. — Засунули свой поганый язык в задницу и молчали, когда ее обвиняли в убийстве!

— Но она ведь сбежала, — возразил Эйден. — Исчезла, словно растворилась в воздухе. Никаких следов! Я и решил, что у нее все в порядке. Мое преступление состоит лишь в том, что я позволил всему идти своим чередом. Не думайте, что мне было легко — мне ведь пришлось со всем этим жить. Но еще не поздно все исправить.

Кэсси решила, что пора перейти к более насущным вопросам.

— Насколько я понимаю, слабое звено — это мать Роба. Он был ее ребенком, и она скорее умрет, чем позволит вывалять его имя в грязи. К тому же в этой истории был еще ребенок. — Взгляд Хизер метнулся к Мике, и Кэсси встряхнула ее за плечи, чтобы та не отвлекалась. — Мать Роба очень набожная женщина. Она не допустит, чтобы в газеты просочилось хоть слово о том, что ее сын хотел уничтожить еще неродившегося ребенка. Да еще своего собственного.

— Он утверждал, что ребенок не его, — уже громче проговорила Хизер.

— Это не проблема. Тесты докажут, что именно Роб был его отцом.

— Но как? Без ребенка? Я даже не знаю, где она сейчас.

— Мы отыщем ее, Хизер. Доверься мне, дорогая.

— Она возненавидит меня за это.

— Никто не станет ненавидеть тебя за то, что ты сделала тогда! Но вот за то, что ты делаешь сейчас, мы иной раз и впрямь готовы были тебя придушить! — улыбнулась Кэсси. — Та Хизер, которую мы все знаем, — сильная. Она все может. А та, что сейчас за решеткой, совсем на нее непохожа. Мы хотим, чтобы вернулась та, наша Хизер, которую мы все любим.

— Но…

— В конце концов, кто из нас совершенство? Твое молчание — это упорное, дурацкое нежелание говорить — вот что самое ужасное. Все остальное мы сможем тебе простить.

И глаза Хизер снова, как и прежде, обратились к Мике. Но на этот раз она уже не отвела взгляд.

* * *

Поппи жадно ловила каждое слово. Она просто ела Хизер глазами, боясь даже моргнуть, чтобы, не дай бог, что-то не упустить. В душе она молила Хизер прервать наконец это упорное молчание, рассказать обо всем, защищаться, в конце концов. Когда взгляд Хизер остановился на лице Мики, глаза самой Поппи обратились к Гриффину.

В его глазах стояло ожидание.

«Ты и вправду знаешь обо всем?» — мысленно спросила она.

В ответ — едва заметный кивок.

«И прощаешь?»

Он снова кивнул. Потом выразительно поднял брови.

«А ты? — говорили его глаза. — Ты прощаешь?»

Конечно, Поппи с радостью готова была простить Хизер. Сейчас она прощала всех: Мику — за то, что рычал и срывался на всех подряд, словно цепной пес, Гриффина — за то, что вся эта история, в сущности, была на его совести… собственную мать — за то, что та столько лет корчила из себя воплощенную добродетель, Лили — за ее красоту (благослови ее, Бог!) и даже Роуз — за ее вечное занудство. Только вот простить себя было намного труднее.

* * *

Под конец Мика не слышал уже почти ничего из того, что говорила Кэсси. Ему было не до того — он старался вспомнить все то хорошее, что было в его жизни с Хизер, все то, о чем он так тосковал и что хотел вернуть. Да, он действительно этого хотел, особенно когда она смотрела на него так, как сейчас — словно он был для нее центром Вселенной.

— Это все, что нам нужно, — сказала Кэсси, и Мика встряхнулся, с трудом заставив себя вернуться к реальности. — К сожалению, одних только слов Эйдена мало. В конце концов, в ту ночь в машине ты была одна, и поэтому сама должна рассказать нам, что тогда произошло.

Все это время, пока Кэсси говорила, взгляд Хизер не отрывался от лица Мики. В глазах ее плескался страх, и это разрывало ему сердце. Внезапно стена, на которую он опирался, показалась ему какой-то особенно твердой и холодной. Оттолкнувшись от нее, Мика плечом раздвинул всех, взял в ладони ее лицо и заглянул ей в глаза.

— Расскажи мне, — попросил он. — Расскажи все, как было.

Хизер застыла, стараясь прочесть то, что пряталось в глубине его глаз. «Говори же! — кричали они. — Расскажи мне все. Я люблю тебя. И я должен знать. Но это ничего не изменит, потому что я люблю тебя!» — Она обхватила его руки своими, по щекам ее текли слезы.

Все, что так долго скрывалось в ее душе, теперь выплеснулось наружу.

— Я не хотела встречаться с ним. То есть мы встречались, но потому, что все это было похоже на волшебную сказку… Кто я, а кто он? Мне казалось, я грежу. Но потом, потом все пошло наперекосяк. Впрочем, я с самого начала знала, что так будет. Уж слишком разные мы с ним были. Я предупреждала его, но он только смеялся, говорил, что все в порядке, что он меня любит. Не нужно только, чтобы о наших отношениях до поры до времени кто-то знал. А уж потом он, мол, готов кричать об этом на весь мир. — Хизер горько усмехнулась. — Он просто обожал так говорить, словно гордился этой любовью…

— Но ведь он тебя бил! — взорвался Мика, осторожно коснувшись кончиком пальца едва заметного шрама в уголке ее рта.

— Когда напивался. Правда, он всегда извинялся потом… И за то, что выпил, и за то, что поднял на меня руку. А я любила его. Вернее, не его даже, а эту нашу волшебную сказку. Потом я забеременела. Он пришел в ярость. Сказал, что ребенок не может быть его. Клялся, что всегда предохранялся.