Ромар молча обошел пространство пещеры. Останавливался то у одной, то у другой фигуры, пытливо заглядывал в глаза, словно спрашивая о чем-то и не находя ответа. Уника просто ничего не понимала, ей было всего-лишь страшно. Заманил их чужинец и теперь уже не выпустит. И Таши будет напрасно метаться по окрестностям, разыскивая их след. Они теперь навеки похоронены под землей, среди живых мертвецов. Уж лучше быть убитым по-простому, как всякий живущий погибает.

– Сколько же им лет? – спросил наконец Ромар.

– Кому сколько, – ответил Баюн. – Но много. Я до столька считать не умею.

– Зачем они тут? – было видно, что Ромар задает этот вопрос вместо того, который тревожил его на самом деле, но который безрукий колдун задать не осмеливался.

– Это маги прежних времен. Великие колдуны, познавшие тайны мира. Они были так могучи, что теперь не могут умереть, но стали так стары, что не могут жить. Я собрал их здесь, потому что тут им не так плохо.

– Страшно… – невольно вырвалось у Ромара.

– Страшно, – согласился Баюн. – Они уже толком ничего не понимают, а мне страшно. Прокормить их нетрудно, в конце концов, они и при жизни не были привередливы. Куда хлопотнее бывает, если кто-то из них начинает колдовать. Сил у них немного, но их искусство велико.

– Тот колдун, что Кюлькаса тревожит, – спросил Ромар, – случаем здесь не сидит? Кто из ума не выжил, тот на такое не вдруг решится.

– Здесь его нет, – сказал Баюн. – Я бы знал.

Уника подошла к одному из людей, заглянула в сморщенное словно прошлогоднее яблоко лицо. Остатки белых волос курчавились на голом черепе, кожа, когда-то черная казалась теперь грязно-серой.

– Кто ты? – спросила девушка.

Негр молчал.

– Кто ты? – повторил Ромар на языке чернокожих.

Я Джуджи, заклинатель раковин, – неожиданно ответил старик и снова опустил голову.

Богоподобный Джуджи, живым ушедший на небо! Так вот каковы оказались твои небеса!

Может быть лучше было бы их убить? – Ромар повернулся к чужинцу. – Сами умереть они не могут, но убить их возможно?

– А ты сможешь это сделать? – спросил Баюн.

Ромар поник и, помолчав, произнес:

– Лучше бы ты не показывал мне этого. Это и моя судьба тоже?

Баюн долго молчал, покачивая головой, так что было не понять, что именно собирается он ответить.

– Всего можно избежать, – упали беззвучные слова. – Так или иначе, но ты попадешь сюда. Но я бы хотел, чтобы ты пришел ко мне прежде чем станешь таким. Тогда нас было бы двое.

– Ты же знаешь, я не могу оставить начатое, не могу бросить людей.

– Они все не могли бросить дел, до последнего они бились за свои народы, и вот теперь они здесь. Что им пользы в том, что они отдали себя до последней мысли? Их забыли, и сами они почитай что ничего не помнят из прошлого. Так было ли это прошлое?

– Было, – сказал Ромар. – Если народ жив, то прошлое становится будущим.

– Может быть, – согласился Баюн. – Мой народ ушел с земли, и у меня будущего нет. И все-таки, я зову тебя к себе. Я понимаю, что сейчас ты меня не услышишь; слишком трудную задачу вздумал ты решать, а дети, которые идут с тобой, это всего лишь твои руки. Одна рука ничего не сможет сделать, поэтому ты должен идти вместе с ними. Но потом, когда сил станет совсем мало, вспомни мои слова и оставь малую толику себе самому, чтобы жить человеком, а не сидеть на этом берегу.

– Ты прав, – сказал Ромар. – Сейчас я действительно очень хочу выйти из-под земли и увидеть небо. А что будет потом, этого не скажут и гадальные кости.

* * *

Поздним вечером Таши возвращался с охоты. Более позорного лова он не мог себе представить. С величайшим трудом удалось подбить четырех облезлых белок. Лес в стороне от заколдованных чужинских угодий был полон дичи, деревья еще не успели выгнать полный лист, прозрачная изумрудная дымка на вершинах переполненных соком берез не могла никого скрыть от взгляда добытчика. И все же, именно белку взять не удавалось. Трижды Таши промахивался по зверькам из корявого чужинского лука. Стрела шла по спирали, ведомая глупым случаем. Хорошо, что никто не видал его стрельбы, а то ведь со стыда можно сгореть. Дошло до того, что высмотрев на сосне разом двух зверьков и выбрав того, что покрупнее, Таши не просто промазал по нему, а попал во вторую белку, которую вовсе не собирался трогать. И все же, стрела вильнула в сторону и тюкнула вторую белку в бусину глаза.

Вот уж действительно, впору хвалиться меткостью.

С Таши едва припадок не случился от злости. Ничего не скажешь – заговоренная снасть! Ежели с такой пропитание добывать, так семь раз с голода помрешь прежде чем обедом разживешься.

И все же, четырех белок достать удалось, и Таши понуро свернул к дому. Уже у границы заколдованного бора он высмотрел последнюю белку. Она сидела на самом виду, распушив хвост, и вычесывала клочья вылезающей зимней шерсти. Стрелять было удобно, но Таши уже столько раз сегодня лупил мимо из самых удобных положений, что даже не потянулся за кривым луком, закинутым за спину. Просто, чтобы сорвать злость он поднял камень, валяющийся на разрытом тетеревином токовище, и запустил им в белку.

Гранитный голыш, пущенный меткой рукой, сбил зверька на землю. Таши горько рассмеялся: безо всякого оружия способней промышлять, чем с этим безобразием!

Таши шагнул, собираясь свернуть шею дергающемуся во мху грызуну, но вовремя вспомнив, что убита белка должна быть стрелой, снял лук и, наставив стрелу в упор, с расстояния в две ладони прострелил белку. Теперь можно смело возвращаться. Чужинец требовал четыре белки, но говорил, что пять – лучше. Получит он своих пять белок.

Ромар и Уника ждали его на прежнем месте. Можно было подумать, что за весь день они не сдвинулись с места. Однако, что-то в лицах спутников подсказало Таши, что на самом деле в его отсутствие произошло что-то важное, о чем теперь сидящие у огня предпочитают помалкивать.

Таши вывернул ягдташ, вывалив на землю жалкую добычу. Спросил:

– Где хозяин?

– Я здесь, – прозвучало в голове, и Баюн появился из-за деревьев с таким видом, словно только тем и занимался, что сидел за ближайшей елкой, поджидая Таши.

«Что-то скрывает», – окончательно уверился Таши.

Баюн осмотрел убитых белок, последнюю даже понюхал, покачал с сомнением головой, сказал так, что услышали все:

– Ничего, и эта сойдет, особенно если на выпушку, – потом повернулся к Унике:

– Займись этим. Мясо мне отдашь, а из шкурок сошьешь своему мужчине шапку. Что для шитья потребно, я тебе дам.

– У меня свое есть, – тихо сказала Уника.

Она развязала висящий на поясе кисет, высыпала на колени нехитрое женское хозяйство: маленький скребочек, костяное лощильце, проколку зеленого камня, два клубка мятой жилки – потолще и совсем тоненькой. Баюн придвинулся посмотреть, протянул было руку к проколке и тут же отдернул ее, словно зеленый камешек на расстоянии ошпарил ему пальцы. Однако, голос чужинца звучал так же бесстрастно: