Когда мир изменился - Ник Перумов

В начале было начало, и он его не помнил.

Не мог вспомнить, и всё тут, как ни пытался. Рой смутных видений, смешивавшихся, напластовывавшихся одно на другое; родной дом, Долина, родители – он помнил, что это отец и мама, но лица их тонули в тумане, расплывались, особенно мамино.

Потом из мрака, перевитого огнём, появлялось другое лицо.

Лицо девушки-дракона, Аэсоннэ, то в одной её ипостаси, то в другой. Ему чудилась твердь под лопатками, ласковое касание ветра, солнце сквозь веки, шум воды неподалёку.

Время давило на грудь миллионопудовой тяжестью. Вокруг него всё оставалось подвижно, текуче, неопределённо, и лишь там, где застыли они с драконицей, – там был мир.

Мир для них двоих.

* * *

В правой руке его сиял Алмазный меч, в левой надёжно и основательно устроился Деревянный. Драгнир и Иммельсторн, мечи, порождённые взаимной ненавистью Подгорного племени гномов и эльфов-Дану, именующих себя Молодыми.

За его спиной была пропасть, а ещё дальше, за страшным провалом, виднелась зелёная долина с блистающей лентой реки, дымки над крышами, откуда плыл запах тёплого хлеба.

За его спиной была пропасть, а перед ним – медленно, как в жутком сне-видении, надвигались все, кого ему довелось упокоить.

Бесконечные ряды мертвяков, ходячих трупов, скелетов, полуприкрытых остатками плоти и совершенно нагих костяков.

Костяные гончие распахивали пасти, истекающие чёрной слюной, когти царапали голый камень. Драконы, составленные из переплавленных, чудовищно изменённых чужих костей, разводили крылья, словно многопальцевые кисти рук.

Но шли рядом с ними и другие. Люди – со знаком сжатого кулака на длинных одеяниях, другие – в доспехах, при оружии; мелькнуло знакомое лицо – нет! Что она здесь делает?!

Рысь, в том самом берете, как он увидал её первый раз. В берете и с двумя кривыми саблями наголо.

Бледная, в лице ни кровинки, глаза вбуравливаются в него, прожигают насквозь, из них словно течёт чёрный жар Хаоса.

Она не произносит ни слова, молча поднимает обе сабли, становится в позицию. По лезвиям стекают невесть откуда взявшиеся тёмные капли, срываются, падают наземь, шипя и растворяя крепчайший камень.

Две безымянные сабли в руках Рыси, Алмазный и Деревянный мечи – в его собственных.

– Ты нарушил слово, некромант, – слышит он, голова полнится болью, что-то тёплое и щекочущее бежит по шее. – Много раз. Плати! Пришла пора!..

Он не видит, откуда исходит голос, но это и не важно. Пропасть за спиной и враги впереди – тоже; самое главное – нашлись те, кто пытается припомнить ему старые долги.

Долги, сделанные до того, как мир изменился.

Над армией мёртвых стягиваются низкие тучи, словно незримая рука набрасывает тёмный саван на бездыханное тело; за спиной его, напротив, ласковое солнце озаряет безмятежное селение, то, что за пропастью.

Рысь, его Рыся застыла пред ним, в точности такая же, как тогда, в трактире, в день их первой встречи.

Это не она, пытается внушить он себе. Это морок, мираж, наваждение. Злая сила или силы, дотянувшиеся до него, пытаются сбить его с толку, запутать, лишить воли. Конечно, её здесь нет и быть не может.

«Вы перестарались, – шепчет он. – Перегнули палку. Я знаю, где я. Я знаю, кто я…»

– Знаешь ли? – прошипело сзади множество бесплотных голосов, и по шее вновь потекло, словно кровь выплёскивалась из ушей.

– Знаешь, кто ты? Нет, ты не знаешь!..

Алмазный и Деревянный мечи пришли в движение, и то, чем он дышал в этом мороке – воздух ли? – застонало, рассекаемое зачарованными клинками.

«Мельница», двойные восьмёрки, правый и левый веера – Драгнир рассыпал облака холодных льдистых искр, словно крошева подгорных кристаллов, в которых родился; Иммельсторн не отставал, зелёное и коричневое тянулось за ним шлейфом, словно плащ, вьющийся за плечами бойца. Вьюнки, лианы, призрачные, бестелесные цветы и стебли возникают и исчезают в такт взмахам.

Сила свободно течёт через него, и он знает, что готов.

– Тебя разбудили, – говорит он Рыси, выдерживая яростный взгляд заполненных Хаосом глаз. – Тебя разбудили, вырвали из сна. Я помогу – любимая.

Слово рождается на губах легко и свободно, словно ждало этого давным-давно. Вспархивает дивной бабочкой, расправляет крылья. Чёрный ветер воет, бросается на неё, крутит и ломает, но слово проскальзывает меж его порывов, ловко, будто танцуя. И сам он, не останавливая крутящихся вокруг него мечей, делает шаг вперёд.

– Спи. Ночь длинна, и ужас считает, что владеет ею. Тебе просто снится страшный сон, моя родная. Сейчас всё кончится.

– Кончится! – ревёт мёртвое со всех сторон. Что-то дрогнуло, зашевелилось в бездне, горячие толчки, словно кто-то древний и исполинский ломает пласты земли, поднимая над чернотой слепую башку, тянется вверх, туда, где вихрем кружится свободная сила.

Мертвяки дружно делают шаг. Опускаются ржавые иззубренные наконечники копий, занесены секиры и бердыши, нацелились когти. Свободного пространства вокруг всё меньше, Алмазный и Деревянный мечи ткут защитное многоцветье вокруг своего хранителя, но Рысь, подняв обе сабли, в отчаянии искривив бескровные губы, тоже шагает к нему, и сталь клинков сталкивается.

Его отбрасывает назад, к самой пропасти, к самому краю, где жадно дышит пустота, где трудно возится пробившийся сквозь пласты реальности зверь; Алмазный меч тонко звенит от ярости, ему вторит Иммельсторн – густым басом Друнгского леса под ветром.

Рысь прямо против него, из глаз рвётся на волю Хаос. Щёки её мраморно-белы, безжизненны, окаменелы. Сабли – они уже не честной и доброй стали; они истаяли, распались, вместо них – лишь память и смерть, пустота, небытиё там, где только что были клинки.

Но не-сущее так и не смогло одолеть сущее. Драгнир с братом выдержали.

Слева накатывается вал мёртвых; распласталась в прыжке костяная гончая, и он привычно отстраняется, поставив на пути бестии сразу оба заветных меча.

Алмазный клинок рассекает череп, Деревянный проходит сквозь грудь. Гончая, визжа, летит в пропасть, рассечённая на три части – но каким-то образом жизнь не покидает её.

Теперь справа – старый знакомый, костяной дракон. Под покровом спускающихся почти к самой земле иссиня-чёрных туч, воздев руки-крылья, с которых содрана плоть; искажённая, осквернённая идея дракона – воплощения жизни и магии.

Клыкастая пасть совсем рядом, горят неживые буркалы, и он встречает врага щитом из скрещённых мечей, останавливая напор не-жизни.