из ее открытых глаз. С этой минуты все глубже вгрызался в нее страх перед бомбами, страх перед коварной смертью, которая ежеминутно могла и ее настичь, от которой никакого спасения не было тому, кто попадал в зону ее действия. Айна уже не могла дежурить на крыше вместе с бригадами противопожарной обороны. Заслышав сигналы воздушной тревоги, она вместе со всеми женщинами мчалась в бомбоубежище.

Как-то вечером она сказала:

— Говорят, нас тоже скоро эвакуируют. Куда-то на Урал. Но я не поеду.

— Если это решено, придется тебе ехать, — сказал Вальтер.

— А ты?

— Если партия пошлет меня, поеду и я.

— Ты поедешь с нами, если мы эвакуируемся, — сказала она.

— Я могу, я имею право оставить город только по решению партии.

— Без тебя я никуда не поеду, — заявила Айна.

Вальтер невольно подумал о Кат и Викторе. Они уже уехали из Москвы и поселились в маленьком городке на Каме. Виктор тоже отказывался покинуть Москву, он долго сопротивлялся, да так и не поехал бы, если бы не настояния матери, которую он не хотел огорчать.

V

Как-то среди ночи вдруг позвонил телефон.

— Что такое? — удивилась Айна. — Кто может звонить к нам в такой поздний час?

Вальтер взял трубку.

— Вальтер Карлович, это я…

Вальтер улыбнулся Айне, вопросительно смотревшей на него.

— Знаешь, кто внизу, в вестибюле? Наша хорошая знакомая по крымскому раю… Наташа!

— Наташа? — вскрикнула Айна. — Дай сюда! Я хочу говорить с ней… Наташа! Наташенька!.. Да, сейчас спущусь! Сейчас же!

В высоких сапогах, в толстом ватнике, с разрумяненным от холода лицом, в комнату вбежала Наташа. Айна растирала ее застывшие пальцы. Вальтер тем временем ставил чайник на электрическую плитку, чтобы приготовить крепкий живительный чай. А Наташа наперекор всему была в отличном настроении, бодра и энергична и с удовольствием принимала заботу друзей.

Естественно, ей хотелось немедленно все рассказать. Айна сидела против нее, время от времени кивала и делала вид, что решительно все понимает, хотя из Наташиных уст слова вылетали со скоростью пулеметной очереди. Вальтер улавливал лишь ничтожную часть из того, что она говорила. Но Наташа так выразительно жестикулировала и так необычайно драматически все изображала, что Вальтер понял: она пересекла почти всю европейскую часть Советского Союза, где по железной дороге, где на грузовиках, где на телегах, мытарилась отчаянно и растеряла все свои пожитки.

Наташа выпила четыре чашки горячего чаю и теперь походила на румяное зимнее яблочко. Она чувствовала себя спасенной в той самой Москве, откуда столько народу бежало.

— Ах ты, бедняга, — сказала Айна, — как же ты все это преодолела?

Наташа шутливо ответила, слегка переиначив поговорку:

— Надеялась на бога… но и сама не плошала!

Скорее чем Айна могла себе это представить, Наташа сняла с нее заботы о хозяйстве, и, так как администрация гостиницы очень нуждалась в рабочих руках, Наташу тотчас же зачислили в штат и предоставили ей комнату.

Надо было составлять листовки, обращения к немецким солдатам, писать статьи для советских газет и журналов и выступать по радио на немецком языке. Вальтеру не хватало дня для выполнения всех заданий.

Айна работала у себя в институте, исправляла тетради студентов и сама как одержимая изучала русский язык. Вечерами она отправлялась в клуб, где занималась стрельбой.

Наташа «по совместительству» вела маленькое хозяйство Вальтера и Айны. Чтобы раздобыть продукты, она обегала множество магазинов, ибо — поучала она Вальтера — волка ноги кормят! И она все время была на ногах, отлично справлялась со своей задачей.

Не только бомбы, падавшие иногда на город, показывали, что опасность растет с каждым часом. Об этом свидетельствовали также фанфары и сообщения о победах, передаваемых немецким радио. Тон немецких фашистов, что ни день, становился наглее, надменнее и прежде всего кровожаднее. Гитлер вопил, визжал, бесновался и сулил такое наступление, которое затмит все, что было до сих пор. Еще до зимних холодов, вещал фюрер, он будет в Москве.

Союзники Советской России не скупились на проявление восторгов по поводу героического сопротивления советского народа, сами же палец о палец не ударяли. И никто не мог знать, как поведет себя Япония; она притаилась в засаде и ждала благоприятного момента, чтобы напасть на Советский Союз с востока.

Грозовые тучи собирались над Москвой. Ближайшие недели, а может быть, и дни должны были стать решающими.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Фрида Брентен сидела в углу дивана и штопала. Эльфрида приволокла ей целый узел дырявых чулок и носков. Дыры были величиной с кулак. Сколько раз твердила она девчонке: нужно, чтобы Пауль чаще менял носки. Но нет, Пауль носит их до тех пор, пока пальцы не вылезают наружу. Мать, мол, заштопает.

За столом против нее, в рубашке с засученными рукавами, сидел Амбруст, ее жилец, и читал газету. Из радиоприемника доносилась тихая мелодичная музыка, как раз во вкусе Фриды Брентен. Такая музыка, на ее взгляд, помогала хоть на минуту забыть все треволнения, весь хаос окружающей жизни.

Не поднимая головы от работы, она взглянула поверх очков на Амбруста. Тот, казалось, был всецело поглощен чтением газеты. Как хорошо, когда есть мужчина в доме, думала Фрида Брентен. Повезло ей с квартирантом — положительный, порядочный человек. И лицо у него, по ее мнению, на редкость приятное, правда немного грубоватое, но зато открытое и добродушное. Если бы он еще зубы привел в порядок. Амбруст кивнул, словно соглашаясь с прочитанным.

— Что интересного сегодня в газете? — спросила Фрида.

Амбруст поднял глаза.

— Америка что-то затевает. Ей, конечно, охота смертная опять нажиться на войне…

— Это как же? — спросила Фрида, всовывая в носок гриб для штопки.

— Америка заключила с Англией соглашение; американцы желают не только продовольствие поставлять, но и вооружение. И газета уверяет, будто бы они хотят, чтобы Англия расплачивалась с ними не деньгами, а колониями и концессиями… Да, хорошего друга завели себе англичане. Пока Гитлер бьет их в хвост и в гриву, заокеанский друг скупает британские владения.

— Господин Амбруст, — сказала Фрида Брентен, — я бы на вашем месте пошла все же к зубному врачу.

— Пойду обязательно, как кончится война… Да, мамаша Брентен, теперь надо уметь читать газеты.

— Это почему же?

— Самое важное говорится между строк. И выудить сказанное между строк — это, доложу вам, целая наука. А мне бы хотелось прочесть газету, в которой напечатаны только новости, ничего больше. Прямо с души воротит от той мазни, которую разводят наши газетные писаки вокруг любого факта. Они всегда норовят навязать читателю свое мнение. Им важно одно — чтобы читатель вообще