видел только тени, Мастер же ― суть. Он пропускал ее через себя, вдыхал и пил, как вино, он срастался с ней, вряд ли даже думая, он…

– Я тебя ненавижу, ― прошептал Идо, едва услышав себя за шипением змеи.

– Что ты сказал?.. ― Мастер отпрянул на полшага. Идо словно ударил его: он остолбенел, переспросил почти беспомощно: ― Что?..

– Ненавижу, ― повторил Идо, отступая от колонны и затравленно озираясь. Куда бежать? Мастер пошел опять к нему, протянул навстречу руку.

– Идо… ― Оцепенение прошло, но не сменилось гневом. В глазах загорелся страх, и это разозлило лишь сильнее. ― Ты… бредишь?..

– Всегда! ― Идо шарахнулся дальше, схватился в поисках опоры за стену. ― Что бы ни было, как бы ни было, ты… ты… всегда…

Он сбивался, захлебывался словами, не мог найти нужных. «Ненавижу…» За что? За то, что Мастер – гений, а Идо ― лишь способный ученик? За то, как долго и упрямо он не давал смириться и не говорил правды? Не гнал Идо, осыпал похвалами, терпеливо обучал, за что-то любил, читал его лицо и… Идо закрылся руками и завыл. Даже его ненависть была жалкой, такой же жалкой, как любовь.

– Мой светлый!

Мастер ринулся навстречу молнией, но Идо собрался и хлестко выставил руку вперед ― как если бы держал меч.

– Я не светлый! Неужели не видите?

Мастер замер и пошатнулся, как недавно шатался сам Идо, и в лице его что-то враз погасло. Несколько мгновений они немо глядели друг на друга на холодном, гениальном морском дне, а под ногами их роились в черноте живые кошмары.

– Идо… пожалуйста… ― Мастер позвал в третий раз, и от незнакомых, каких-то совсем старческих нот в его полном сил голосе Идо захотел проклясть его, но куда больше ― себя. Он уже знал, что сломал все: и свое сердце, и чужой хрупкий мир, полный семейной любви и доверия. А змея… со змеей тоже что-то произошло. Она замолкла, точно на нее упали все эти обломки. И только с ее зубов еще стекал яд.

Идо не успел ответить: снова распахнулись двери, и кто-то без позволения вошел, нет, влетел, понесся навстречу. Остолбенели и Идо, и Мастер; молча уставились на мальчишку в голубом плаще береговой стражи, а он смотрел на них и трясся так, будто его сжирала лихорадка.

– Король! ― выдохнул он и побежал быстрее. ― Король… ― он закашлялся.

– Короля здесь нет, ― бессмысленно произнес Элеорд. ― Как и в городе. Он…

– Король погиб!..

И, подбежав, мальчишка упал ему в ноги, забился, заплакал. Вгляделся в пол, увидел темных тварей и взвыл, ударив по рисунку смуглым кулаком. Он плакал все отчаяннее, а Мастер, снова качнувшийся и схватившийся за сердце, не двигался. Идо же наконец очнулся. Все слова, сказанные и услышанные, впились в него. Несчастный король наконец умер. Чудовища нашли и его, все еще бессмысленнее, чем казалось. Так же бессмысленно, как жалкая попытка Идо сравняться с Мастером, так же, как другая ― не думать о том, что это недостижимо. Идо не убил змею в сердце. Не убил даже себя. Ошибался во всем.

– Как… как же так… ― залепетал Мастер, но было даже непонятно, к кому он обращается и что оплакивает. ― Как…

Идо сделал несколько шагов в сторону от лежащего гонца. А потом побежал прочь.

a Эльтудинн закрыл глаза, крепче впиваясь негнущимися пальцами в мокрую снасть. Ему чудился привкус крови ― не только на языке, но даже в ветре и дожде. Крови сотен. Тысяч. А в гуле моря, казалось, не затихли ни треск досок, ни крики, ни предваривший все это выстрел. Два выстрела, прогремевшие как один.

«Я буду спасать тебя всегда».

«Прости. Сегодня я тебя не спас».

…Эскадра пришла к Детенышу через дальние воды. Поздно, но дозорные темных заметили ее и завязали бой. Светлые, и без того превосходя численностью, обрушили огонь базук ― и едва Эльтудинн услышал об этом, он уже знал: Вальина нет, Вальин просто не смог помешать тем, кто поднял его белые и синие знамена.

Убит? Пленен? Не было времени слать гонцов, ждать ответов; суда отправились из Жу к пустым землям. Эльтудинн шел на фронтовом и лицом к лицу столкнулся с вассалом врага, чернокудрым, синеглазым, бешеным. Дикая Красная Роза. Тот, с кем они мирно пили вино, тот, кто нежно обнимал его служанок. Конечно, он. Он всегда любил море и, будь он проклят, так рвался в адмиралы. Или хотя бы в пиратис. А еще всегда хотя бы взглядом обещал: «Я тебя уничтожу, потому что ты ― ошибка».

…Они бились. Эскадры атаковали, топя один корабль за другим.

Светлые неумолимо пробивались к берегу; казалось, они хотят высадиться как можно скорее. Хотели они другого. То, что они в конце концов подпустили врага, не было стратегическим промахом. Неприметные форты, возведенные остатками здешней знати, тоже открыли стрельбу из старых пушек. Тогда же грянули и первые раскаты грома.

Вальин прибыл, когда бой на море уже превратился в бесконечный кровавый пожар.

– Не стрелять!..

Они встретились, когда светлые пошли на абордаж фронтового корабля, две толпы столкнулись и палубы залила кровь. Вальин заметил Эльтудинна, замер первым, развернулся, и от его будто усиленного окрика вдруг замерли прочие. Как почти всегда, как в первой битве. У него словно был какой-то дар.

Эльтудинн остановил своих, заставил опустить оружие. Под его взглядом, и там видя яростный огонь, люди отступали с обеих сторон. Переглядывались. Шептались. Вокруг верховных королей снова, как вечно, разверзлась настороженная, взмыленная, тяжело дышащая пустота. Эта пустота все слышала, но ни во что не вмешивалась.

– Я не нарушал договора. ― Голос Вальина был едва различим. Он тяжело дышал, сминал пальцами рубашку на груди, где синел знакомый флакон. ― Я запретил…

Эльтудинн отрывисто кивнул. Он получил уже достаточно доказательств и тепло улыбнулся, он больше думал о том, чего стоило добраться сюда по морю.

– Храм почти завершен, ― отчетливо сказал он.

В толпе зашептались. Вальин откинул со лба мокрые волосы, не такие тусклые, как прежде, сделал еще шаг ближе.

– Как и в моей столице.

Гул вокруг стал громче, но Вальин не слышал. Он не отводил от Эльтудинна взгляда.

– Знаешь… мне сказали когда-то: «Настоящим Храмом может быть только человек». ― Он обернулся на своих вассалов, посмотрел на