стремиться вперед, и уже ничто не сможет вернуть былое равенство между нами. Вмешайся мы в войну на стороне Конфедерации, тогда нам выпала бы возможность уменьшить могущество Соединенных Штатов до разумных пропорций. Но такой шанс не дается никому дважды»[868].

Вместо того чтобы оспорить возвышение Америки и развязать войну, Великобритания решила адаптироваться и осуществить «великое сближение». Сталкиваясь с более зловещими угрозами ближе к дому, стараясь защитить свои широко разбросанные по миру имперские владения, в отсутствие каких-либо конкурентов США в Западном полушарии, которых можно было бы привлечь в союзники, Великобритания практически не имела выбора. Ей оставалось лишь смириться. Пускай многие британцы воспринимали американские территориальные претензии к Канаде и странам Латинской Америки как необоснованные, пускай они были недовольны «самоуправством» США применительно к правилам рыболовства и «присвоением» будущего Панамского канала, – правительство отмалчивалось. К концу 1903 года, пишет историк Энн Орд, «состоялся ряд уступок без ответного дара со стороны Соединенных Штатов, и Великобритания фактически смирилась с американским превосходством в Западном полушарии, от Венесуэлы до Аляски»[869].

Британцы справедливо возмущались американской неблагодарностью за столетие «свободы и безопасности»[870]. Но готовность Лондона к компромиссу помогла уладить давнюю враждебность между двумя странами, и в 1914 году, с началом мировой войны, США стали важным источником материальных ресурсов и финансов для Великобритании. Американские кредиты и поддержка в ходе Первой мировой войны, наряду с вступлением Вашингтона в войну в качестве британского союзника, оказались решающими условиями победы над Германией.

Великобритания против Германии

Период: начало двадцатого столетия

Правящая сила: Великобритания при поддержке Франции и России

Крепнущая сила: Германия

Предмет споров: Власть в Европе, мировое господство на море

Исход: Первая мировая война (1914–1918)

После объединения при Бисмарке Германия сделалась ключевой военной и экономической державой континентальной Европы. Тем самым она сильнее прежнего угрожала британскому промышленному и морскому доминированию и явно стремилась изменить европейский баланс сил. Поначалу она добивалась всего-навсего большего уважения, но рост морского могущества Германии обернулся ожесточенной гонкой морских вооружений с Великобританией. Англо-германское соперничество, наряду со вторым «фукидидовским» стрессом между Германией и Россией, сыграло важнейшую роль в разрастании локального балканского конфликта до масштабов мировой войны.

С 1860 по 1913 год доля Германии в мировом производстве выросла с 4,8 процента до 14,8 процента, и по этому показателю страна обошла своего главного конкурента, Великобританию, чья доля снизилась с 19,9 процента до 13,6 процента[871]. До объединения в 1870 году Германия произвела только половину британского объема стали, а к 1914 году выпускала уже в два раза больше, чем Великобритания[872]. К 1880-м годам Бисмарк добился для страны колониальных владений в Африке и торговых форпостов в Китае, Новой Гвинее и на нескольких островах в южной части Тихого океана. Однако эти владения были несопоставимы с обширными заморскими империями Великобритании или Франции, а сам Бисмарк не принадлежал к числу энтузиастов империализма. Но новый немецкий император Вильгельм II, уволивший Бисмарка в 1890 году, решил, что его страна станет «мировой державой», а этот статус требовал наличия сильного военно-морского флота.

В 1890-х годах немецкий адмирал Альфред Тирпиц выбрал курс на соперничество с ведущей морской силой Европы, Великобританией. Призванный внушить британцам уважение к Германии, новый немецкий флот перепугал британских лидеров и спровоцировал интенсивную гонку морских вооружений. Первый лорд адмиралтейства граф Селборн озабоченно делился мыслями в 1902 году: «Я убежден, что новый и огромный немецкий флот строится исключительно в преддверии войны с нами… [Британский посол в Германия убежден, что] при принятии решений о дальнейшей военно-морской политике мы не вправе игнорировать очевидную ненависть немецкого народа или этот дерзкий вызов со стороны немецкого флота»[873].

Появление у Германии нового флота сказалось не только на британской морской политике, но и на взглядах британцев на международные дела. Как отмечает историк Маргарет Макмиллан: «Морская гонка, в которую Германия втягивала Великобританию ради налаживания отношений, вместо этого побудила британцев не просто строить больше кораблей, но и отказаться от привычной отчужденности от Европы и сблизиться с Францией и Россией»[874]. Подъем Германии заставил задуматься о том, что она сможет без труда одолеть своих континентальных соперников и сосредоточить силы на побережье напротив Великобритании; это, наряду с любым вызовом британскому морскому господству, Лондон счел неприемлемой угрозой.

Второй «фукидидовский» стресс Берлину обеспечило очередное возвышение России. К 1910 году Россия успела оправиться от поражения, понесенного в войне с Японией, и пережить революционную смуту; теперь она, похоже, собиралась выйти на международную арену как обновленная и современная великая держава прямо у границ Германии. В 1913 году Россия объявила о «большой программе» по увеличению армии на следующий год. Ожидалось, что к 1917 году российская армия превзойдет германскую по численности в соотношении три к одному. Строительство сети стратегических железных дорог при содействии Франции угрожало всем планам немецкого военного командования. Планы Германии по войне на два фронта предусматривали быстрый разгром Франции, за которым должна была последовать расправа с «медленной» русской угрозой. Но к 1914 году обильные французские инвестиции позволили создать систему железных дорог, которая сокращала мобилизационный период до двух недель, тогда как в оперативных немецких планах на мобилизацию отводилось шесть недель[875].

Быстрое развитие России и общий фатализм, выражавшийся в ожиданиях скорой европейской войны, способствовали агрессивным настроениям политического и военного руководства Германии. Многие ратовали за превентивный удар, пока еще есть возможность победить Россию, тем более что успех позволял Германии вырваться из «окружения», устроенного Россией, Францией и Великобританией[876]. Свое печально известное союзное согласие Вене после июньского убийства австрийского эрцгерцога в Сараево в июне 1914 года Берлин дал в первую очередь из-за боязни потерять единственного союзника: ведь если Австро-Венгрия не сокрушит своих врагов на Балканах, от нее не будет толка в грядущем конфликте с Россией[877].

С начала военных действий бесконечно обсуждалось, на кого возложить основную вину за развязывание Первой мировой войны; некоторые ученые даже отвергают этот вопрос как бессмысленный[878]. Безусловно, поиск виноватых чреват упрощением в оценке ситуации, но, как кажется, именно пара «фукидидовских» соперников (Германия и Великобритания, а также Германия и Россия) несет основную ответственность за перерастание локального конфликта Австро-Венгрии и Сербии в многолетнюю континентальную катастрофу.

В 1914 году динамика отношений между Лондоном и Берлином, а также между Берлином и Москвой приобрела взаимозависимость. Решимость Германии оказать поддержку своему союзнику, предотвратить угрозу со стороны крепнущей России и тем самым обеспечить собственное выживание заставила начать войну против русского царя и его