Уличные столкновения и бурные протесты немецких депутатов рейхсрата спровоцировали правительственный кризис. 28 ноября 1897 г. граф Баде ни вручил императору прошение об отставке. Его преемник П. фон Гауч издал новое распоряжение, согласно которому чешские земли были разделены на три области — чешскую, немецкую и смешанную. В каждой из областей действовали особые правила, касавшиеся употребления языков в административной сфере. Но и этот порядок не устроил как немецких, так и чешских радикалов. Два года спустя «правила Гауча» тоже были отменены и ситуация вернулась к существовавшей до 1897 г.

Отношения между немецкой и чешской общинами Богемии и Моравии были самой тяжелой национальной проблемой Цислейтании — но далеко не единственной. Среди словенцев и хорватов, живших в юго-западных областях монархии, все большее распространение получали югославянские и панславянские идеи. Галицийские поляки были преданы императору, однако в качестве платы за лояльность требовали от правительства сохранения консервативного политического устройства Галиции, которое давало им возможность решать судьбу провинции вне зависимости от воли крестьянского, преимущественно украинского большинства. Наконец, у западных границ монархии мутила воду итальянская irredenta — движение за автономию и даже отторжение от Австро-Венгрии южного Тироля и Истрии, где проживало около 700 тыс. итальянцев.

Ирредентисты пользовались неофициальной, но довольно заметной поддержкой итальянских властей. Некий Гульельмо Обердан (или Оберданк), словенец по происхождению, считавший себя итальянским патриотом, попытался в 1882 г. убить Франца Иосифа во время его визита в Триест. Террориста-неудачника арестовали еще до того, как он успел что-либо предпринять, и через несколько месяцев казнили. Так австрийские власти подарили ирредентистам (и всем противникам Австро-Венгрии на Апеннинах) мученика, именем которого были названы улицы в нескольких итальянских городах. «Жители южного Тироля, — говорилось в одной из служебных записок императорского и королевского министерства иностранных дел, — все больше отождествляют себя с Италией... Портреты [итальянского] короля Умберто и королевы Маргариты все чаще появляются в домах местных обывателей... Никто в Трецтино (населенная итальянцами область на юге Тироля. — Я.Ш.) не сомневается, что вслед за моральным освобождением рано или поздно наступит и фактическое». Проблема ирредентизма осложнила отношения Вены и Рима и стала одной из причин их окончательного разрыва в годы Первой мировой войны.

Узлы национальных проблем, затягивавшиеся в последние годы XIX столетия, стали еще более тугими с наступлением нового века. Была ли в этом вина императора, его министров и генералов, всего государственного аппарата монархии? Несомненно. Франц Иосиф и его приближенные чувствовали, что новая эпоха требует иной политики, при необходимости шли на уступки, умели добиваться компромисса — но всегда с опозданием. Им не хватало способности видеть ситуацию в развитии, просчитывать ее на несколько ходов вперед. Они не определяли ход событий, а почти всегда шли за ними, словно подтверждая давние слова Наполеона об Австрии, которая «всегда отстает — на год, на идею, на армию».

Впрочем, спустя сто лет легко судить деятелей минувшей эпохи — как известно, «каждый может быть стратегом, видя бой со стороны». Подлинное значение событий последних лет XIX в. не осознавалось современниками, и только спустя два или три десятилетия у них как будто открылись глаза. Но тогда было уже слишком поздно.

* * *

Ausgleich принес Венгрии кратковременное политическое умиротворение. Дуалистическое решение устраивало большую часть мадьярской элиты, а с приходом в 1875 г. на пост венгерского премьер-министра графа Коломана Тисы эта элита получила лидера, умевшего одновременно отстаивать интересы Будапешта перед Веной и проводить относительно взвешенную политику в самой Венгрии. Тиса, как и его австрийский коллега Тааффе, был великим мастером политической тактики и потому оставался у власти в течение 15 лет. На одной картине той эпохи граф Тиса изображен вместе с членами своего кабинета, но не за работой, а за карточной игрой. Насмешливые глаза, вглядывающиеся в лица партнеров, и хитрая улыбка, прячущаяся в густой бороде, — таков был человек, благодаря которому Венгрия вступила в один из самых благополучных периодов своей истории. Лозунгом правительства Тисы стало Quieta non movere — «Не нарушать покоя». Его эпоха — время либеральной экономической политики (в конце 80-х гг. дополненной некоторыми мерами по социальной защите неимущих), укрепления позиций Венгрии в рамках дуалистической монархии и роста ее влияния на внешнюю политику (которой в 1871—1879 гг. руководил Д. Андраши). Другой важнейшей чертой венгерского политического курса стал постепенный отход от положений закона о национальностях 1868 г. и начало мадьяризации «непривилегированных» народов Венгерского королевства.

Уже в 1875 г. по обвинению в распространении панславистских идей было распущено словацкое культурно-просветительское общество «Матица словенска». Венгерское правительство всячески поощряло двуязычие среди словаков, хорватов, воеводинских сербов и трансильванских румын. В 1878 г. был принят закон об обязательном изучении венгерского языка в школах, расширенный и дополненный в 1893 и 1907 гг. Кроме насаждения венгерского языка и культуры, по отношению к национальным меньшинствам Будапешт действовал по принципу «разделяй и властвуй», разжигая противоречия между сербами и хорватами, чехами и словаками, румынами и трансильванскими немцами...

В то же время говорить о полном бесправии немадьярских подданных Венгерского королевства было бы преувеличением. Например, один из лидеров сербов Воеводины, националист С. Милетич, дважды побывавший под арестом по обвинению в антигосударственной деятельности, был тем не менее членом венгерского парламента и градоначальником столицы Воеводины — города Нови-Сад. Более того, «непривилегированные народы» все громче заявляли о своих требованиях. Румынская национальная партия, существовавшая с 1881 г., добивалась возвращения Трансильвании автономного статуса; в Хорватии действовали как партии провенгерской ориентации, так и югославянские, и националистические группировки; среди венгерских сербов появились свои ирредентисты, мечтавшие о воссоединении Воеводины с Сербией, и т. д.

Правление К. Тисы вовсе не было безоблачным. Расстановка политических сил Венгрии постепенно менялась неблагоприятным образом для либералов, лидером которых являлся венгерский премьер. В 80-е гг. все большее влияние стала приобретать Партия независимости, объединявшая национал-радикалов, которые считали себя наследниками Кошута. Они добивались отмены дуализма и преобразования союза Цислейтании и Транслейтании в личную унию двух независимых государств. С подачи «неокошутовцев» в венгерском парламенте развернулась бурная дискуссия о проблемах армии. Партия независимости мечтала о самостоятельных венгерских вооруженных силах, но дуализм допускал существование в Венгрии лишь ополчения — гонведов. Армия оставалась прерогативой и любимым детищем Франца Иосифа, и в этой области император не был склонен к компромиссам.

Многие венгерские офицеры, разделявшие националистические идеи, демонстративно отказывались говорить по-немецки на службе, что нашло отражение в следующем анекдоте тех времен. Адъютант командира полка императорской и королевской армии докладывает своему начальнику: «Ваше превосходительство, к нам на стажировку прибыли два офицера. Один — из дружественной императорской японской армии, другой — из N-ского полка венгерских гусар». — «Очень хорошо. Надеюсь, японец говорит по-немецки, иначе как же я буду с ним объясняться?» — «С этим сложнее, ваше превосходительство. Японец по-немецки говорит, а вот венгр — нет».