Юй пригласил Тимоху войти в дом, где тот увидел еще нескольких азиатов, стоявших в почтительной позе.

Жилище представляло собой низенькое и длинное, насквозь прокопченное помещение, чем-то напоминавшее собой обыкновенный китайский дом. Вокруг стен с трех сторон шла отопительная система, покрытая циновками. В двух котлах, дымоходы от которых шли под системой, варилась пища. Несколько столбов посреди жилища поддерживали кровлю. Со стен и с потолка мохнатыми гроздьями свешивалась копоть.

В дальнем углу хибары стоял гончарный верстак: два деревянных кружка на веретене — меньший находился вверху лавки, а большой находился внизу. За этим агрегатом сидел молодой азиат с бритым лбом и вертел нижний кружок ногой, в то время как на верхнем он создавал из сырой глины что-то похожее на горшок. Парень делал сложную и монотонную работу с такой любовью, с таким вдохновением, которым, возможно, мог позавидовать сам Господь, сотворивший однажды наш мир.

Речь шла о шестнадцатилетнем сыне гончара Юя Вэйсуне. Завидев гостя, он быстро вытер руки и стал помогать матери накрывать на стол.

Во время застолья выяснились все подробности о людях, к которым привел Тимоху Хун Синь. Узнав об их острой ненависти к маньчжурам, пленный казак быстро утешился, а то ведь поначалу все никак не мог поверить, как мог попасть к столь неравнодушным к его судьбе людям.

Позже он познакомил с этими людьми и товарищей. Азиаты обещали устроить им побег, но, по их словам, торопиться не следовало. Одно дело убежать из города, а совсем другое — добраться до границы.

Вначале заговорщики должны были переправить албазинцев в даосское жилище, где, по их словам, у них были друзья.

Однажды Тимохе с Егоршей посчастливилось побывать у даосов. Просто мастер Юй решил указать туда дорогу молодым людям на тот случай, если вдруг русским братьям будет грозить смертельная опасность и им потребуется срочно найти какое-то надежное убежище.

Даосское жилище находилось на самой вершине крутой горы, поросшей дубняком, лиственницами и корейской сосной. Летний зной уже спал, но воздух был по-прежнему тяжелым и горячим, отчего тяжело дышалось.

С трудом взобравшись по каменным ступеням наверх, казаки огляделись. Отсюда город был виден как на ладони. Огромный, почти сплошь деревянный, покрытый нитью улочек и редкими каменными островками затейливых красочных дворцов.

Войдя под сумрачные своды храма, мужчины прошли между двух рядов страшных слуг Властителя Мира и Небес. Воплощенные в потемневшее дерево и позолоту духи, с раскрашенными лицами и трезубцами в руках, мертвыми глазами глядели на чужаков, вызывая у них одновременно и почтение, и страх.

Потом был двор… Последние солнечные блики… Трепет листвы над головой и шорох монашеских одежд…

— Добро пожаловать в наш храм мира и любви, друзья! — поприветствовал казаков на своем языке появившийся откуда-то седенький монах в черном одеянии и повел их в трапезную.

Снова Тимоха чувствовал себя как дома. «Надо же! — подумал молодой человек о своем неожиданном открытии. — Оказывается, другом может быть не только понимающий твой язык, но и незнакомый тебе человек, перед которым ты способен раскрыть свою душу».

3

Однажды поздним вечером, когда посольские люди уже готовились отойти ко сну, в покои, где проживали албазинцы, кто-то тихонько постучал.

— Ванька, ты? — громко спросил Федор.

Это и впрямь был Ван Чи. Его тоненькое, словно стебель бамбука, тело нетрудно угадать даже в темноте.

Азиат что-то проговорил на своем языке.

— Чего бормочешь? Не спится? — удивился Федор.

Ван Чи снова залопотал.

— Засветите-ка, братцы, лучину!.. — попросил Федор и добавил: — Иди сюда, Ваньк! Я твоего лица не вижу.

Тот как встал истуканом в темном проеме двери, так и остался стоять.

— Верно, хочет пообщаться, — высказал предположение Семен Онтонов.

— Пойди, разбери его!.. — ухмыльнулся Федор. Он уже хотел послать мальчишку ко всем чертям — нечего просто так сон казакам перебивать! — но тут вдруг что-то его остановило. — Погоди-ка! — невольно вырвалось у него. — Петька! — позвал он сына. — Давай, ступай за переводчиком — чувствую, неспроста к нам парнишка пришел…

Петр быстро накинул на себя кафтан и прямо босиком помчался к переводчику.

Алешка явился заспанный и хмурый.

— Чего? — зевнув, недовольно проговорил он.

— Давай, переведи с азиатского, а то мы никак не поймем, — велел молодому человеку Федор.

Оказалось, к казакам нагрянули гости — те самые люди, о которых писал в письме Егорша Комар. Тайно проникнув на территорию Посольского двора, они отыскали флигель с прислугой, разбудили рано уснувшего после дневных трудов Ван Чи и велели ему кликать казаков.

— Надо идти, — выслушав Ван Чи, медленно произнес Федор, но его товарищи вдруг забеспокоились. Уж не ловушку ли маньчжуры решили им подстроить? Вдруг азиатам стало известно о планах казаков?

— Ладно, один раз помирать! — махнул рукой Федор.

— Помирать — не лапти ковырять. Лег под образа и выпучил глаза, — ответил с помощью народных присказок Семен.

Все же Федор настоял. Взяв с собою Петра с Алешкой, он отправился в посольский сад, где мужчин уже ждали.

Гостей было трое. Их лица в темноте никто не мог рассмотреть, но это не имело принципиального значения. Главное, они назвались друзьями. Когда Федор спросил, зачем незнакомцы так захотели помочь простым казакам, один из гостей ответил следующее: у них с русскими один враг — маньчжуры. Его они и должны сообща одолеть, но для этого надо помогать друг другу.

Долго толковать мужчины не стали. Договорились, и в следующий раз гости пообещали привести с собой пленных албазинцев.

— Мы их в свой строй поставим! — заявил Федор. — Пускай нас пересчитают. Уйдем, а там ищи нас, свищи. В Албазин гады не сунутся, ведь даже царевы слуги к нам боятся ехать.

Когда Ефим узнал о планах казака, то не на шутку разозлился.

— Не думай! — агрессивно прорычал мужчина. — Сам пропадешь, и других погубишь. Примем мы пленных, и?.. Убежать с ними — не убежим, а если убежим, то дома найдем свою смерть. Царь не простит нам своевольства… Нет, ты все же попытайся уговорить Спафария. Пусть он за наших казаков замолвит словечко перед императором.

— Дурак ты, Фимка! — в гневе ответил ему Федор. — Как будто маньчжурский верховный пустит его на свой порог. Я давно осознал наплевательское отношение маньчжуров к нам, не исключая и их царя-батюшку!

— Пустое! — стоял на своем Ефим. — Говорю, иди к Спафарию, а то вообще накличешь беду.

«Вот как за свою жизнь боится! — подивился Федор. — Ничего себе бывалый казак!»

Утром Спафарий призвал мужчин готовиться в дорогу. Наконец-то! — обрадовались посольские. Скоро должен был стукнуть год с момента их отъезда из дома.