Кое-где, в большем или меньшем отдалении от берегов озера, можно встретить черношейного журавля (Grus nigricollis) и больдуруков (Syrrhaptes paradoxus, S. thibetanus), выдающих себя своими оригинальными голосами. Около нашего бивака доверчиво пробегали соечки (Pseudopodoces humilis), а к ближайшему ручью, помимо мелких куличков, прилетали варакушки, соловьи-красношейки, плиски и немногие другие.

Привольные кукунорские степи имеют довольно многочисленное дикое население; здесь водятся волки, лисицы, корсаки (Canis eckloni [Vulpes eckloni, возможно подвид V. corsac eckloni]), хорьки и рыжие Mustella, охотно уничтожающие во множестве водящихся на Куку-норе пищух (Lagomys melanostomus [Ochotona tibetica]). Местами берега озера и прилежащие к ним поляны сплошь изрыты норами тарабаганов (Arctomys robustus [Martoma himalayana robusta]), а из наименее крупных грызунов встречаются зайцы (Lepus oiostolus [вряд ли определение верно, этот вид встречается в Непале и Сиккиме]). По болотам и старым стойбищам бродят кабаны, приходящие сюда с юга. Но самыми симпатичными обитателями приозерных равнин все-таки остаются антилопы – Gazella przewalskii, пасущиеся на просторе большими стадами – от двухсот до трехсот и более особей, и антилопы ада (Gazella picticauda), кочующие преимущественно по окрестным холмам. За антилопами Пржевальского мы охотились неоднократно, к сожалению, безуспешно. Эти животные слишком напуганы местными охотниками, а потому держатся чрезвычайно строго. Кроме антилоп, на кукунорских равнинах периодически появляются табуны хуланов (Asinus kiang) [Equus hemionus].

Сбор насекомых на Куку-норе был сравнительно беден. На богатых лугах юго-восточного прибрежья озера найдены шмели (Bombus waltoni, var. kozloviellus nov., В. difficillimus, sp. n.), а из клопов – Stenocephala sp., Alydus calcaratus, и только.

Представляя значительные удобства для диких животных и птиц, степи Куку-нора являют собою немало привлекательного и для человека. Нетребовательный номад ценит в описываемых степях главным образом прекрасные пастбища, высокое положение их над морем, обусловливающее отсутствие летних жаров и докучливых насекомых, и, наконец, здешнюю бесснежную зиму. Таким образом, приветливый Куку-нор издавна служит предметом раздора кочевников – монголов с севера и тангутов с юга. Слабые духом монголы должны были уступить энергичным тангутам – и уступили.

Тангуты, вообще говоря, – весьма воинственное племя, склонное к грабежам, насилиям и разбоям. Китайцы смотрят на гордых тибетцев свысока и недружелюбно.

Однако за последние годы китайцы и тангуты стали гораздо терпимее относиться друг к другу. Живя по соседству, китайцы понемногу научились тангутскому языку и некоторым обычаям: теперь уже нередки случаи брачных союзов между молодежью обеих народностей, но на такие браки сами китайцы смотрят неодобрительно, говоря, что подобный союз не может дать честной хозяйственной семьи. Нельзя не признать, что обыкновенно так и бывает: от отца-китайца и матери-тангутки ребенок преимущественно наследует воровские и разбойничьи наклонности последней и почти совсем не способен к спокойной трудолюбивой жизни.

Говоря вообще, девочки-тангутки воспитываются очень свободно и рано начинают жить своей личной жизнью. В одиннадцать-двенадцать лет дочери еще не принимают участия в заботах матери по хозяйству; они встают довольно поздно, садятся за готовый уже чай и потом уходят на целый день в степь пасти баранов. Там они вполне предоставлены самим себе и вместе с другими детьми могут вдоволь резвиться и проводить время самым беззаботным образом. В четырнадцать-пятнадцать лет девочки становятся уже настоящими помощницами матери, на обязанности которой лежит вся домашняя работа, за исключением шитья, которым занимаются мужчины; женщины встают на рассвете, разводят огонь, на огне разогревают масло, которым вытирают себе лицо и руки, так как мыться дочиста водою считается зазорным, и женщину, позволившую такую роскошь, осмеивают, говоря, что она своим белым лицом приманивает мужчин. Затем девушка – си-ма – заваривает чай, доит коров и наконец отправляется со стадом в поле, где обычно и происходят все несложные романы этих детей природы.

Первый период любви происходит, конечно, в тайне, незаметно для всего аймака.

Молодой парень – си-ли, если он хороший стрелок, лихой наездник, энергичный умелый оратор и, наконец, ловкий вор-грабитель, но при этом даже очень бедный человек, имеет все шансы на то, чтобы понравиться любой тангутке. Знакомство начинается с того, что юноша, подойдя к приглянувшейся ему девушке, бросает в нее как бы невзначай бараньим аргалом[224] – ры-мо. Если девушка не отвечает взаимной симпатией, она делает вид, что не замечает ничего происшедшего; если же, наоборот, она хочет поощрить заигрывание, она поднимает аргал и в свою очередь бросает им в парня. Этот знак благосклонного внимания восторженно принимается молодым тангутом, который тотчас подбегает к своей возлюбленной и целует ее.

Первым подарком со стороны жениха является кольцо, а со стороны невесты – вышитый шелком кисет для табака.

Через несколько дней после первой встречи о новом знакомстве узнают родители молодых людей, и тогда начинается сватовство.

Отец жениха – су-ма-му-ха – с согласия последнего посылает в дом невесты – на-ма-су-ма – двух стариков, на обязанности которых лежит подготовить почву для свадьбы и узнать размер выкупа за невесту. Иногда посланные возвращаются назад ни с чем, и тогда их командируют все с той же целью по два и по три раза.

Прием сватов обставлен довольно торжественно: в назначенное время родственники невесты выходят встречать желанных гостей и, пригласив их в палатку, просят садиться на самое почетное место – справа от очага. Остальные приглашенные распределяются по обычаю – женщины налево, мужчины направо. Гостям предлагается угощение, состоящее из целого бараньего задка[225]. Вынув собственные ножи, носимые всегда при себе, все без дальнейших церемоний приступают к трапезе, и тут же за обедом решается вопрос о выкупе, или калыме.

После отъезда сватов невеста, которая на время торжества удалялась из дому, возвращается к себе и с помощью своих родителей мастерит себе особую высокую лисью шапку, с верхом, украшенным шелковыми кистями.

Теперь она уже официально считается помолвленной и, надев свой головной убор, едет со своими подругами прощаться с родными и друзьями. Эти визиты продолжаются три дня, в течение которых в доме жениха и невесты ламы почти непрерывно читают молитвы.

В условленный день отец, мать жениха и несколько соседей приезжают за невестой, которую в свою очередь идут провожать свахи и подружки.

В палатке жениха девушку ждет угощение, после которого сваха начинает заплетать ей косы, незаметно вплетая в волосы, кроме девичьих маленьких белых раковинок, еще четыре женских больших раковины. После этого обряда, на котором присутствуют только подружки невесты, девушки разъезжаются по домам, а всем прочим гостям, приехавшим с подарками поздравлять молодых, предлагается обед, где главную роль, как всегда, играет мясо барана, его лучшая задняя часть. Один из почетных гостей обходит всех присутствующих с угощением и дает каждому по бутылке – фляжке особого напитка асан-шины[226], который все тотчас принимаются уничтожать, прикладывая горлышко прямо ко рту.