Это кого они обозвали ублюдком?!

Я взялся за меч. Алана испуганно вцепилась в моё здоровое плечо; Танталь кинула на близнецов один только взгляд, но любой василиск лопнул бы от зависти.

— Всё спокойно! — сдавленно выкрикнул Колвин. — Продолжайте нести службу… Ждите команды!

Я уже стоял. Голова кружилась, но не сладко, как вечером, а обморочно, муторно, вот-вот упаду…

Неужели эта царапина…

В темноте, залившей мои глаза, я успел разглядеть прищуренные глаза Ллариса.

Чернильница на широком столе.

Густые чернила… Я плодовый жучок… Я тону в черноте… Сверху опускается крышка… Я насекомое, я тону в чернилах…

— Ах так?!

Мрак перед моими глазами лопнул, будто плёнка на воде. Я стоял на коленях, опираясь на меч, как на посох. Танталь держала Ллариса за волосы, рука её тряслась, и потому кинжал у бледного горла то и дело ранил кожу.

— Заклинать, тварь?!

Я тряхнул головой. «Никогда не имей дела с магами»… С полумагами, разумеется, тоже.

— Танталь, посмотри… — удивлённо сказала Алана.

Она стояла над раскрытым сундучком, и на ладони у неё лежало круглое зеркальце в медной оправе.

* * *

Мы бежали. Мы снова бежали; я сидел на козлах и молил Небо, чтобы не сломалась ось и выдержали колёса. Я не верил клятве, данной сквозь зубы, — хотя близнецы и поклялись своей Перчаткой.

Они клялись не преследовать нас. Колвин — тот и правда не выслал бы погоню, но вот Лларис…

— Н-но! Пош-шли!

Мы не стали нанимать нового кучера. Теперь нам ни к чему были лишние люди и лишние расходы; кроме того, ни один кучер не станет так погонять.

— Н-но! Впёр-ред!

В наследство от деда близнецы получили, в числе прочего, зрячее зеркало. В семье ходила легенда, что именно с его помощью дед вызывал на первое свидание бабку, свою будущую жену; предполагалось, что в руках мага эта вещь может видеть на большие расстояния и передавать весточки нужным людям. Близнецы пользоваться зеркалом не умели; Танталь конфисковала его, и, как я думал, зря. Теперь мне чаще приходилось оглядываться — не пылит ли нам вслед погоня?

Заложницу-перчатку мы оставили, как и было договорено, на перекрёстке. Попросту надели на сучок — и семипалая ладонь, казалось, приветственно махала нам вслед; мы свою часть договора выполнили. Выполнят ли близнецы?

— Н-но!..

Танталь верила, что с помощью нашего магического трофея ей удастся передать весточку Эгерту Соллю. Я знал, что и теперь, трясясь в карете, она пытается разглядеть в медной рамке лицо полковника. И отчасти достигает успеха: её собственное отражение действительно уплывает в сторону, от этого зрелища делается муторно и желудок поднимается к горлу, но на том дело и кончается, зеркало глядит серым бельмом, и Танталь, обессиленная и злая, откидывается на кожаные подушки.

К полудню я сбавил темп — лошади нужны были нам живыми, а не загнанными. Весенний день длился непривычно долго; когда солнце склонилось к западу, тревога наконец-то отпустила. Близнецы решили на этот раз соблюсти клятву — за нами никто не гнался.

Мы расспросили встречного путника о ближайшей гостинице. Он обнадёжил нас, показав узловатым пальцем куда-то вдаль.

— Сменить тебя? — спросила Танталь.

Я хотел было отказаться — когда выяснилось, что раненая рука моя вопит от боли, а здоровая не в состоянии справиться с вожжами.

Усталые лошади едва переставляли ноги; я забрался в карету, лёг, стараясь не беспокоить раненную руку. Боль не даст мне уснуть. Ноги скоро затекут; может быть, выставить их в окно?..

— Ф-фу… — негромко вздохнула Алана, примостившаяся на сиденье напротив. И убрала со лба влажную прядь волос; я увидел, что у неё на коленях лежит всё то же круглое зеркало.

— Морочишься?

Она кивнула.

— И не выйдет… Зря мы… За этот «магический предмет» и трёх грошей не дадут… в лавке старьёвщика.

Алана пожала плечами: кто, мол, знает. Три гроша-то, может, и дадут…

— Ты спрашивала этих… братцев… не могли бы они снять Приговор? А если бы они соврали, что могут?

— Видно же, когда врут, — вздохнула моя жена, поправляя занавеску. — И потом… я так спросила, для очистки совести. С самого начала было ясно, что…

Она снова пожала плечами. Да, будь братья настоящими магами, мы не ушли бы из замка так просто.

— Дай…

Алана послушно отдала зеркало. Из медной рамы на меня глянул небритый, серый лицом разбойник с недобрым взглядом колючих глаз. Да-а, трактирщик не обрадуется, когда я спрошу его о ночлеге…

— Танталь никогда не забудет, — грустно сказала Алана. — Того, что было. У неё… ты знаешь… она ведь изменила Луару, она таскает на себе вечную вину… Она, мол, такая-сякая…

Да. Чего-то подобного я ожидал.

— Знаешь… Я не верю, что она изменила ПРОСТО ТАК. Должно быть что-то…

— Любовь? — Алана улыбнулась улыбкой мудрого скептика. Как бы желая добавить: «Мальчик, что ты знаешь о любви?»

Я сдержал смех, чтобы она не обиделась.

* * *

Мы с Аланой сладко сопели, свернувшись под одним одеялом; даже во сне жена боялась пошевельнуться, чтобы не задеть мою раненую руку. Вдоволь наплававшись по поверхности сновидения, я наконец-то нырнул вглубь — внезапный стук разбудил меня болезненно, резко, будто впивающаяся в тело верёвка.

— Р-рогатая… судьба…

Я поискал глазами шпагу. Алана уже сидела в постели — с канделябром наперевес.

— Меня не пришиби, — пробормотал я, выбираясь из гущи одеял.

Ну, ночной пришелец, кто бы ты ни был…

Я отодвинул засов и рывком распахнул дверь.

— Я видела Эгерта, — сказала Танталь.

Она была полностью одета; в одной её руке вздрагивала оплывшая свеча, в другой она сжимала трофейное зеркальце.

— Я видела его… он… Я думаю, он меня услышал.

Весна слишком уж торопилась. Она была поспешна, как молодой любовник, она была суетлива; листья выстреливали из почек, трава лезла так неистово, как будто бы снизу, из влажного царства корней, её гнали хлыстом. Неподобающее для этого времени тепло разбудило всех жужжащих и ползающих тварей; в полдень лошади принимались нервно крутить головами и дёргать шкурой на спине. Кучер невнятно напевал под нос — потому что теперь у нас был кучер и мы не бежали сломя голову. Мы путешествовали, как приличные господа, и во время пути можно было дремать на кожаных подушках, глядеть в окно или светски беседовать.

Беседовать было не о чем.