– Юра, я послезавтра иду на 60-летие Лужкова. У него на подписи лежит мой проект, без которого» Авиатика» прогорит. Помоги!

– Я? Как?

– Понимаешь, твой тёзка Юрий Михайлович сам графоманит на досуге и обожает поздравления в стихах.

– И что?

– Выручай, напиши ему юбилейную оду!

– Даже не знаю…

– Юра, я твой должник навек! Но учти, все будут поздравлять в стихах, наши должны быть лучше всех.

– Ладно, попробую, хотя ты как-то не по адресу…

Я лукавил, мои версификаторские навыки давно и безжалостно эксплуатировались – в школе, в институте, в армии, в комсомоле… Сколько стихов на случай я слепил – не сосчитать. Даже моя тёща Любовь Фёдоровна, работавшая машинисткой в Институте марксизма-ленинизма, как-то попросила сочинить поздравление к свадьбе сына своей высокопоставленной сослуживицы, доктора наук, до 1991-го специализировавшейся на разоблачении «чаяновщины», а потом – на апологетике кооперативных теорий Чаянова же. Получив текст, сослуживица удивилась:

– На редкость профессионально!

– Мой зять – член Союза писателей! – гордо ответила тёща.

К условленному сроку я отдал Игорю рифмованный панегирик в полсотни строк. Память сохранила только последнюю строфу, в которой очевиден намёк на президентские амбиции Лужкова, стоившие ему в конечном счёте мэрского кресла:

После юбилея Пьянков позвонил в приподнятом настроении:

– Мы были лучше всех. Лужок меня обнял и обещал всё подписать!

Игорь вырос в семье уральских инженеров-оборонщиков, был начитан, пассионарен и суров, даже жесток с людьми, что никак не вязалось сего милой внешностью. Хозяин «Авиатики» напоминал златокудрого розовощёкого ангелочка с голубыми глазами в круглых близоруких очках. Лишь жёсткая редкозубая улыбка выдавала его настоящий характер. Как и большинство тогдашних нуворишей, он был повёрнут на сексе, без устали используя все его разновидности: брачную, служебную, продажную, о чём любил рассказать за бутылкой, а пил он так, что наш общий доктор Саша Грицаюк периодически клал его под капельницу: печень не выдерживала жестоких перегрузок. Впрочем, в подобном режиме существовало тогда большинство новых русских, ибо эпоха первичного накопления отличалась не только шальными деньгами и внезапными обогащениями, но и мгновенными изменениями участи: бизнес могли отжать, отобрать, а то и просто грохнуть упрямого владельца на пороге офиса или новой квартиры.

Сексуальный разгул был для внезапно разбогатевших мужчин своего рода атрибутом состоятельности, как бриллиантовые запонки или золотой «Ролекс». Первый признак больших денег – это возможность ни в чём себе не отказывать, есть и пить от пуза, а также по малейшему позыву переводить понравившуюся женщину из вертикального положения в горизонтальное. Впрочем, кое-кто из нуворишей раньше прочих озаботился здоровым образом жизни. Интересный разговор случился у меня с Владом Листьевым незадолго до его гибели. Он увлечённо рассказывал, как ему удалось наконец избавиться от запоев благодаря безалкогольному пиву.

– Но это же прямой путь к резиновой женщине! – возразил я, намекая на популярный в те годы анекдот.

– Не скажи! Понимаешь, когда у тебя много денег, приходится беречься, чтобы хватило сил на все желания, которые теперь можешь удовлетворить.

Через неделю Листьева нашли в подъезде с простреленной головой. Убийц и заказчика ищут до сих пор.

Пьянков тоже несколько раз оказывался на грани отстрела, скрывался некоторое время на тайных квартирах, и это не удивительно: с конкурентами он вёл себя непримиримо, да и с партнёрами не церемонился, если считал необходимым. Одно время его интересы в окружении мэра лоббировал лётчик-испытатель Герой Советского Союза Валерий Меницкий. В свои пятьдесят знаменитый пилот, стройный, как атлет, еженедельно играл в футбол в команде Лужкова: градоначальник любил погонять подчинённых по зелёной травке с мячом, и многие важные вопросы решались в раздевалке, до или после матча, который неизменно выигрывал Юрий Михайлович. Именно на такое «мячегонное ристалище» как-то затащил меня Пьянков, а я описал это занятное времяпрепровождение чиновников в романе «Гипсовый трубач». Там почти всё правда, даже коллективное жестокое избиение на футбольном поле провинившегося столоначальника.

Но и с Меницким Игорь умудрился крупно поссориться, правда, до этого уговорив меня организовать литературную запись воспоминаний выдающегося лётчика, по слухам, внебрачного сына Чкалова, на которого Валерий был в самом деле похож. Мои друзья-журналисты Игорь Ядыкин и Елена Жернова долго расшифровывали и переносили на бумагу то, что Герой Советского Союза наговаривал на диктофон, а я потом прошёлся рукой мастера, и получилась очень любопытная книжка «Моя небесная жизнь», по ней позже был снят 4-серийный игровой фильм. Игорь, кажется, продюсировал эту ленту и так увлёкся кино, что даже устроил себе офис на «Мосфильме», где проводил кастинги для вымышленных проектов. Цель – поближе познакомиться с молодыми доверчивыми актрисами, готовыми ради роли почти на всё. Иногда получалось, о чём он, не скрывая имен, мне потом рассказывал в мельчайших подробностях. Некоторые его мимолётные пассии теперь знамениты…

При всём этом Пьянковбыл человеком думающим, складно выражающим свои мысли, иногда он выступал в прессе со статьями, некоторые публикации ему по дружбе устраивал я. Вот образчик нашего диалога «Долго ли будем делиться на своих и врагов?» (газета «Труд», (1996,12 июля):

«Игорь Пьянков:… Предпринимательская прослойка есть в любой стране. И она не столь уж широка. Да, это богатые люди. Но эти люди-локомотив экономики… Зюганов же отрицает особую роль предпринимательства… как в своё время Сталин; предполагает, что роль локомотива экономики выполнит государственная бюрократия. Тот ещё локомотив! В степени уважения к личной свободе человека заключается главная разница между реформами Зюганова и Ельцина… И коммунисты-гаранты нам совершенно не нужны…

Юрий Поляков: …Не знаю, стала бы бюрократия локомотивом в случае победы Зюганова, но сегодня бюрократия – просто взяткосборочный комбайн. И давай оставим красно-белое мышление тем, кто за это получает деньги, – бойцам предвыборных команд. Никто никого не зовёт в прошлое. Речь идёт о разных путях в будущее. В начале века всё «цивилизованное человечество» верило в социализм, и большевики хотели его построить любой ценой. Сегодня всё «цивилизованное человечество» верит в капитализм. И необольшевики строят его в России, не щадя ни стара ни млада…»

Однажды Игорь по секрету показал мне литературный набросок, то, что тогда называлось пробой пера, – рассказ-воспоминание «Стерва» о своём бурном романе с роковой секретаршей Катериной. Это, конечно, была ещё не проза, но в тексте имелись удивительно точные приметы, типажи и детали эпохи дикого капитализма. Я даже позавидовал и признался, что, обладая таким знанием механизмов первичного накопления, засел бы сразу за новую вещь вроде горьковского «Фомы Гордеева».