Выручил реалист Григорий Чернейко, он порекомендовал толкового доцента, бывшего преподавателя научного коммунизма, и тот за умеренную плату быстро слепил мне программу, которую отпечатали в таком количестве, что по окончании кампании в нашем штабе остались штабеля непочатых пачек, а ведь мы щедро раздавали буклеты на каждой встрече, загружали ими доверенных лиц, подсовывали в подъезды… Эх, жаль, к тому времени за сдачу макулатуры никого уже не одаривали книжными дефицитами.

14 ноября началась собственно гонка. Вот передо мной пожелтевшая газета «Сезам» (северо-запад Москвы). С фотографии бодро смотрит молодой энергичный кандидат. Приложив к уху телефонную трубку с антенной, он (то есть я) отвечает на строгие вопросы избирателей.

Владимирцева Наталья, врач, ул. Черняховского, д. 14

– Юрий Михайлович, мы с вами ровесники, и поэтому я, конечно, хорошо знаю ваши книги, в 80-х годах, когда ваши повести появились в «Юности», мы бурно их обсуждали. Нужно ли вам, писателю, идти в Думу?

– Нужно. Писатель у нас в России и без мандата всегда ощущал себя в некотором роде депутатом. Мне уже много лет пишут, звонят, просят помочь в самых разных ситуациях… Помогаю по мере сил. Но в последнее время на «писательский запрос» власть реагирует всё реже и реже. Если стану депутатом, реагировать будут…

Зырянов Владимир Михайлович, военнослужащий, Хорошёвское шоссе, д. 52

– Из армии я уволился по выслуге лет – служил на Севере. Сейчас оформляю общегражданский паспорт, а это несколько месяцев… Пока у меня его не будет, пенсию я не получу. Выходит, Отечество можно защищать и с удостоверением личности, а пенсию получать только по предъявлении паспорта?

– По-моему, тут явная недоработка в законодательстве. Вроде бы теперь в парламенте одни юристы заседают, а неразберихи стало ещё больше. Проконсультируюсь по вашему вопросу со специалистами и помогу конкретно.

Открою тайну: оба вопрошающих избирателя – мои добрые знакомые. С Натальей Владимирцевой мы дружили со студенчества до самой её трагической гибели: она свела счёты с жизнью. А капитан первого ранга Зырянов был моим соседом по лестничной площадке. Он тоже уже умер. Недавно его сын Костя, ставший банкиром, заезжал ко мне в Переделкино, чтобы рассказать о своей бурной личной жизни. Так что никаких «мёртвых душ» в нашем избирательном процессе не водилось, всё по-честному. Таких прямых линий, статей и интервью я опубликовал за месяц не менее двух десятков, причём не только в местной, но и в центральной прессе, чем мои соперники похвастать не могли. В дебатах на местном телевидении я тоже одерживал верх, имея немалый эфирный опыт. Кроме того, я ежедневно по нескольку раз встречался с избирателями на предприятиях, в вузах, НИИ, воинских частях, больницах, управах, библиотеках, «красных уголках»…

По самым скромным подсчётам, я провёл больше сотни встреч и домой приползал похожим на лимон, выжатый кузнечным прессом. Люди принимали меня хорошо, узнавали, слушали, расспрашивали о творческих планах, верили моим обещаниям, давали наказы. Кое-где высказывали сожаление, что я баллотируюсь не от коммунистов. Исключение составляли коллективы, где руководство симпатизировало «Яблоку» Явлинского, а значит, и Гаванской. В одной больнице меня ожидал довольно холодный приём и ехидный вопрос главного врача, почему я состою в реакционном Союзе писателей России, а не в прогрессивном «Апреле»? Я, как мог, ответил… Потом ко мне потихоньку подошла докторша – я узнал в ней молодую жену моего приятеля-уролога:

– Юр, привет! А Лев Соломонович сказал, у нас сегодня черносотенец в гостях будет. Разве ты черносотенец?

– Вроде бы нет…

Кстати, черносотенцы (члены Союза русского народа) в начале XX века представляли собой самое массовое политическое движение. Они активно боролись с надвигавшейся на Российскую империю смутой, но проиграли, преданные царём, и были почти поголовно истреблены большевиками после революции, так как в отличие от эсеров, кадетов, меньшевиков, октябристов и прочих в эмиграцию не уехали, не мыслили себя без России. Лидер черносотенцев детский доктор Дубровин был без суда расстрелян в 1919 году в Петрограде. Впрочем, знаменитого исторического живописца Виктора Васнецова и поэта Михаила Кузмина, тоже состоявших в Союзе русского народа, не тронули. Сыновей Дубровина тоже, кстати, не покарали. Они сделали при советской власти блестящую карьеру, кажется, военную. Но вот что интересно: наши либералы, считая Октябрьский переворот страшным преступлением и добиваясь «нюрнбергского процесса» над советской властью, продолжают тем не менее ненавидеть черносотенцев – главных борцов с «великими потрясениями», хотя логичнее ставить памятники этим мученикам, ведь именно они, а не «враги народа» образца 1937 года стали первыми массовыми жертвами «красного колеса». Но тут мы опять сталкиваемся не с логикой, а с подспудными, неодолимыми племенными предпочтениями, хотя среди черносотенцев было немало крещёных инородцев, в том числе и евреев.

Но вернёмся в позднюю осень 1997 года. Осознав зловредную бесполезность политтехнологов, я полностью взял руководство штабом в свои руки. «Сладкая парочка» всё время опаздывала на встречи, путала время эфиров, отправляла меня на собрания избирателей по несуществующим адресам. Приходилось проверять и перепроверять.

– Вы, наверное, тоже занимались выборными технологиями? – с удивлением как-то спросила Инна.

– Нет, я год проработал в райкоме комсомола. А вот вы там явно не работали!

Но если у меня к начальникам штаба было много претензий, то у них ко мне только одна: «Нет денег!»

– Вам же выдали!

– А вы знаете, сколько стоит доставка печатной продукции от двери к двери?

Я снова бежал за деньгами к Ивану Ивановичу, Петрову, Жуковой, даже однажды отправился к начальнику столичного департамента, курировавшего выборы. Я знал его ещё по горкому комсомола. Он меня выслушал, вздохнул, отлучился к сейфу и тоже выдал, не помню уж сколько именно «единичек». Мне иногда казалось, вся страна, как медовыми ульями, была усеяна сейфами с валютой, питавшей молодую российскую демократию и не фиксировавшейся никакими финансовыми документами. Вспомоществование выдавали исключительно долларами, новенькими, в упаковках, источавшими свежий типографский запах. Казалось, баксы только что доставили самолётом прямо из Америки, из Федерального резервного банка. Мои штабисты, повеселев, принимали добытые мной средства, но уже наутро заводили старую песню: «Денег нет!»

Очередного «одессита», которого они призвали, чтобы выпустить мою избирательную газету «За справедливость!», я сразу выгнал взашей: парень не отличал петит от нонпарели, а колонки называл столбиками. Но солидный аванс, включавший, подозреваю, и «откат», ему успели выплатить. Обошлись мы собственными силами, всё-таки я шесть лет руководил многотиражкой «Московский литератор». Газета вышла содержательная. Кроме множества достойных людей, рекомендовавших меня электорату, там имелся снимок, где я обнимался с Михаилом Евдокимовым, безумно популярным в те годы. Увы, замечательному артисту хождение во власть в отличие от меня стоило жизни.