маленький сэндвич. – И я даже знать не хочу, сколько быстрозавариваемых, бессмысленных чайных пакетиков ты окунул в свою чашку!

– Сейчас речь не о моих чайных пакетиках!

– Ах да? Тогда какое тебе дело до того, как я использую свои?

Мы орали друг на друга. В какой-то момент я встала. Когда это произошло?

– У кого еще ощущение, что суть разговора утеряна? – спросил Уорем.

– Мне что-то становится неловко. А как вам? – сказал Камасаки, поправляя очки.

Кингсли тяжело дышал.

– Может, у тебя просто неверные ожидания от чая? Ты об этом задумывалась? – прорычал он.

– А зачем он снова оказался в моей чашке, хотя ему туда совсем не хотелось? Зачем, если я сделала все, чтобы окончательно забыть его вкус? – крикнула я, и Кингсли зарычал.

– Это не…

– Хватит! – рявкнул Камасаки и указал подбородком на дверь. – Убирайтесь отсюда. Понятия не имею, что за сцену вы разыгрываете, но продолжайте снаружи.

Его подчеркнуто строгий взгляд подсказал мне, что последствий эта сцена иметь не будет, но я не обратила на это внимания – топая каблуками, я торопилась к выходу. Кингсли шел чуть впереди. Дверь за нами захлопнулась, и мы встали посреди пустого коридора, сверкая друг на друга глазами. Я вся дрожала внутри, а он стоял в нескольких шагах от меня, такой высокий и широкоплечий, как высеченная из мрамора статуя. Его глаза горели диким блеском, несколько прядей упали ему на лицо. Внутри меня все сжалось. Кожу покалывало, пальцы подергивались, ноздри мои раздувались от разъяренного дыхания. Я подошла к нему и ткнула указательным пальцем ему в грудь.

– Ты, – выдохнула я, и его подбородок напрягся, когда мой палец еще сильнее впился в его грудь. – Ты не… – начала я.

– Что? – рявкнул он, наклонился и уставился на меня.

Дыхание наше стало прерывистым. Горячим, учащенным.

– Я ненавижу тебя! – плюнула я ему в лицо с неистово колотящимся сердцем.

– Прекрасно! – выдавил он и без предупреждения схватил меня за запястье, развернул и прижал к двери. – Ты сводишь меня с ума, – прорычал он, и в его глазах вспыхнул огонь, который словно разрезал их золото на множество острых граней. – Я ненавижу и люблю тебя одновременно, Эванджелина Блумсбери.

Он преодолел последние сантиметры, опустил голову и поцеловал меня. У меня изо рта вырвался хрип, который он тут же проглотил. Его губы, горячие, голодные касались моих. Он крепко держал меня, прижимая к холодной двери, и его язык без всякого сопротивления проник мне в рот. Резко втянув воздух, я почувствовала его запах. Его вкус на моем языке. Я яростно ответила на поцелуй, всасывая его язык, прикусывая нижнюю губу. Кингсли отпрянул назад. Его зрачки расширились, почти целиком вытеснив золото радужек. Его дыхание касалось моей бешено пульсирующей артерии на шее. У меня по телу побежали мурашки.

– Нам нужно поговорить.

Мой взгляд упал на его губы, влажные, блестящие, и я отчетливо почувствовала прикосновение его рук к своей коже, и от этого мое сердце забилось еще быстрее.

– Я тоже так думаю, – согласилась я, схватила его галстук, притянула к себе и снова поцеловала.

Мой язык проник в его рот. Я запустила руки в его волосы, цепляясь за них, распуская косу. Сосала его язык, покусывала губы, чтобы они стали такими же опухшими, как и мои. Мои соски напряглись от близости наших тел. Я выгнула спину, наклонила голову и показала Кингсли, что его ждет, если он будет задирать меня.

Кингсли застонал и, еще крепче прижав меня к двери, с отчаяньем ответил на поцелуй, заставив все мое тело дрожать. Его пальцы проникли под мою блузку, заскользили по коже на спине. Он прижался ко мне, и его язык снова проник в мой рот. Горячий, теплый, влажный, идеальный, неистовый. Он целовал меня так, бдуто знал, что назад дороги нет.

Я вздохнула и закрыла глаза, на мгновение позволяя себе сдаться. Представила, что было бы, если бы мы с Кингсли перестали бороться друг с другом, цепляясь за старую боль, а помогли бы друг другу исцелиться. Потому что я хотела большего, чем один этот поцелуй. Я хотела десятки поцелуев, сотни. Я хотела держать его за руку. Засыпать и просыпаться рядом с ним. Слышать его теплый, низкий, озорной смех, познакомиться с настоящим Кингсли, как возможно только со временем и в доверительных отношениях. Я хотела большего, чем короткие мгновения, боль, а потом взлет и выброс адреналина. Но как я могу продлить этот момент счастья? Как могу убедить Кингсли, что нам лучше бороться за что-то, а не против чего-то?

Кингсли целовал меня так, как будто и сам задавался тем же вопросом. Почему нам вместе настолько хорошо? И как сделать, чтобы так было всегда?

Я так сильно прижалась к нему, что при каждом движении ощущала движение его мышц. Твердые и мягкие. Под закрытыми веками мелькали разноцветные вспышки, внутри меня что-то сжималось. Так близко, но хотелось еще ближе. Нам необходимо с этим разобраться. Каким угодно образом. Едва способная дышать, я оторвалась от Кингсли, взяла его за руку и потянула за собой.

– Пошли.

– Куда?

– В мою комнату. Нам действительно нужно поговорить.

Он кивнул, и мы, спотыкаясь, зашагали через здание школы. Его рука буквально горела в моей. Через каждые несколько метров кто-то из нас останавливался, притягивал второго, и мы целовались до тех пор, пока у нас в легких не кончался воздух. Только когда рядом с нами открылась дверь, и ученик смущенно уставился на нас, я поняла, что мы не единственные люди в мире.

Как можно быстрее я вытащила Кингсли из здания школы и потащила его через лужайку к общежитию «Раффлз». Лестница скрипнула, когда мы устремились наверх. Я распахнула дверь, толкнула Кингсли внутрь и тут же впилась в его губы своими. Он дрожал, шептал мое имя и, зарывшись пальцами в мои волосы, подтолкнул меня к кровати. Пятясь назад, я стащила с его шеи галстук и сняла пиджак с его плеч. Его темные волосы ниспадали вниз, обрамляя его красивое лицо. Я запустила руки под его белую рубашку, нащупала его рельефный пресс. Кингсли повалил меня на кровать. Под головой у меня что-то хрустнуло, что-то неприятно кололось. Что?.. Лист бумаги? Вырванный из блокнота. Какого черта он тут делает?

Я попыталась его рассмотреть, но не могла сосредоточиться, пока Кингсли покусывал мое ухо, лаская языком мою шею. Фигурный шрифт. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы не только расшифровать буквы, но и уловить стоящий за ними смысл. Я окаменела.

– Кингсли?

– М‑м? – пробормотал он, оставляя дорожку