– Внутрь, – сказал алькальд.

Внутри было сумрачно и тихо. Лучи солнца, пробиваясь через витражи с житиями святых, покрывали пол тусклыми цветными полосами. В углу распростерся на молитвенном коврике безработный пеон. Хоть время утреней мессы давно прошло, он истово бил поклоны, оттопыривая тощую задницу. Голые ступни, упиравшиеся пальцами в коврик, вздрагивали при каждом поклоне.

Мы сели на скамью прямо под кафедрой, с которой батюшка Анхель произносил воскресные проповеди.

– Чтобы покончить с засухой нужна эпифания, – еле шевеля губами, произнес алькальд.

– Назад в средневековье? – спросил я.

– Все жители нашего города живут в освященном церковью браке, – продолжил алькальд, не обратив на мои слова никакого внимания. – Уровень преступности самый низкий в префектуре. Богослужения справляются вовремя и в должном объеме. Почему же засуха только у нас?

– Не знаю, – сказал я.

– Я подскажу, – обнадежил алькальд. Он поправил фуражку с высокой тульей и привычным движением пробежал сверху вниз по пуговицам кителя.

– Группа радетелей истиной веры, – как вы себя называете, – существует только в нашем городе. После долгих размышлений мы пришли к выводу, что причина засухи кроется в деятельности вашей секты.

– Мы не секта, – попробовал возразить я, но алькальд прервал меня властным жестом.

– Сейчас говорю я. Итак, причина засухи – ваша секта. Ее глава, бывший студент Казанского университета Исидор, человек не здешний. В отличие от всех остальных членов секты. Я не ошибаюсь?

Он посмотрел на меня с лукавым самодовольством. Наверное, так глядит кошка, выпустив на несколько секунд из своих лап затравленную мышь.

– Не ошибаюсь. Так вот, мой дорогой, жители нашего города выбрали тебя для великой миссии – начать эпифанию.

Я не поверил своим ушам.

– Да, да тебе не послышалось. Завтра во время сиесты, отряд ОМОНА окружит развалюху, в котором вы проводите собрания. Я, вместе с батюшкой Анхельмом, войдем внутрь. Не одни, конечно, сначала в него ворвутся бойцы. Батюшка произнесет надлежащий текст, а ты, именно ты, начнешь эпифанию.

Я отрицательно покачал головой.

– Не смогу.

Алькальд доверительно положил руку на мое плечо.

– Не журись, парень! Ты же свой, из городка. Наши с тобой деды и прадеды веками ложились в сельву, удобряя ее своей кровью и телом. Нам есть что защищать, о чем заботиться и где умирать. А этот, перекати поле, сегодня здесь, завтра там. Сучье племя агитаторов. Вечно им неймется, точно проклятие гонит их из города в город, из страны в страну. И ты его защищаешь?

– Не могу, – повторил я. – Не могу.

– Мы дали им приют, кормим своим хлебом, даем дышать нашим воздухом.

Алькальд снял руку с моего плеча и широким жестом обвел ашрам. Можно было подумать, будто воздух городка – один из пунктов отчетной ведомости, которую он ежемесячно отправляет в префектуру.

– А я и не знал, что Исидор у вас на ставке.

– Что? – лицо алькальда вытянулось.

– Ели вы кормите его своим хлебом, значит, он получает жалованье из полиции.

Алькальд усмехнулся.

– Шутки шуткуешь. Шутник. Ну-ну. Раз ты упорствуешь, мне придется обнародовать, что твой отец хранил на заимке в сельве. Не вздрагивай. Вы думали, что об этом никто не знает? А я знаю. Я все про вас знаю. И не только про вас. Как только мой рапорт достигнет префектуры, твоей семье придется худо. Весьма худо. И дать делу задний ход уже никто не сможет.

Меня бил озноб. Но как он узнал, от кого?! Неужели один из моих братьев предатель? Не может быть!

– Может, может, – сказал алькальд, словно отвечая на мой вопрос. – Пока живем, все может быть. Вот когда перестаем, тогда, действительно возможности кончаются. В твоих руках, мой дорогой, не только собственная жизнь, ты ведь тоже замешан в этой истории, но и всей семьи. Вот решай, что для тебя дороже, судьба едва знакомого проходимца, или отец, мать братья, сестры. Ох, что делают конвоиры с девушками на этапе и в лагере!

Он цокнул языком и сладострастно усмехнулся.

– После этого они, как правило, даже не подают прошение о помиловании. Наоборот, просят скорейшего приведения в исполнение. Итак… – он вопрошающе взглянул на меня.

Я едва заметно кивнул. Слезы катились из моих глаз, сердце разрывалось на части. Но кто бы устоял перед таким выбором!? Кто, покажите мне этого праведника, и плюну ему в лицо!

– Ну, вот и поладили, – сказал алькальд. – Учти, услуг я не забываю. После завершения эпифании перед тобой, человеком, доказавшим свою преданность, откроются новые перспективы.

Он хлопнул меня по колену и встал. Мы вышли из ашрама. Мышь утонула и, словно заснув, боком лежала на дне чаши. Алькальд молчал, только за воротами, раскуривая тонкую сигару из дешевого доминиканского табака, как бы нехотя, произнес.

– О нашем разговоре никто не должен знать. Эпифания ведь начинается стихийно, не так ли?

Я промолчал. Он бросил спичку к моим ногам, выпустил клуб вонючего дыма, и пошел через площадь.

Подойдя к реке, алькальд остановился возле стола, за которым утром пеоны играли в домино. Сейчас на нем валялись огрызки хлеба, чешуя и кости от сушеной рыбы. Пустые жестянки с пивом стояли на земле. Четыре плотно закусивших пеона молодецки храпели под деревьями. Алькальд подошел к одному из них и носком сапога легонько пнул его в бок. Пеон резко сел, и выхватил из кармана огромный складной нож. Увидев обидчика, он смутился и моментально спрятал нож обратно в карман.

– Надеюсь, запах падали не помешал вашей трапезе? – вежливо поинтересовался алькальд.

– Не-а, – мотнул головой пеон. – Но только после того, – указал подбородком на противоположную сторону реки, – без пива кусок в горло не лез.

– И чем вас так поразил мертвый осел?

– Это не осел, – сказал пеон. – Это дракон.

– Драконов не существует, – алькальд укоризненно покачал головой. – Они появляются только после второй бутылки спирта. А вы не получили даже первую.

– Это дракон, – настаивал пеон. – В точности, как на картинках. Крылья, точно у летучей мыши, зубастая пасть, и хвост.

– Может, это просто большая летучая мышь? – предположил алькальд.

– Не-а, клыки у него волчьи, а когти медвежьи. Да поезжайте и смотрите сами. А я больше туда ни ногой.

– Хорошо, – согласился алькальд. – Завтра с утра и поеду. А повезешь ты. Понял?