Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина,массивная, когда-то красивая, представительная женщина сидела на хозяйскомместе. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости — старый генерал, егожена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости,и там же сидели домашние, Пьер и Элен, — рядом. Князь Василий не ужинал: онпохаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, ток другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключаяПьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василийоживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды,наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красныхкафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говоранескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер водном конце уверял старушку-баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех;с другой — рассказ о неуспехе какой-то Марьи Викторовны. У середины стола князьВасилий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливойулыбкой на губах, последнее — в среду — заседание государственного совета, накотором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургскимвоенным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя АлександраПавловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил,что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявлениеПетербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нациии постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: СергейКузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.

— Так-таки и не пошло дальше, чем «СергейКузьмич»? — спрашивала одна дама.

— Да, да, ни на волос, — отвечал смеясь князьВасилий. — Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич…Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался сноваза письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч — слезы… и совсех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять«Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочестьдругого.

— Кузьмич… со всех сторон… и слезы… — повторилкто-то смеясь.

— Не будьте злы, — погрозив пальцем, с другогоконца стола, проговорила Анна Павловна, — c`est un si brave et excellent hommenotre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]

Все очень смеялись. На верхнем почетном концестола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленныхнастроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола;на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, —улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы нисмеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, имороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны,невнимательны к ней, чувствовалось почему-то, по изредка бросаемым на нихвзглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье — всё былопритворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на этупару — Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и вэто время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лицаговорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозилаему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этотмомент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастиемдочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке исердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам свами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь времяэтой молодежи быть так дерзко вызывающе-счастливой». «И что за глупость всё то,что я рассказываю, как будто это меня интересует, — думал дипломат, взглядываяна счастливые лица любовников — вот это счастие!»

Среди тех ничтожно-мелких, искусственныхинтересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремлениякрасивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческоечувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки былиневеселы, новости неинтересны, оживление — очевидно поддельно. Не только они,но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядкислужбы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное,толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечейсосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.

Пьер чувствовал, что он был центром всего, иэто положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека,углубленного в какое-нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и неслыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли ивпечатления из действительности.

«Так уж всё кончено! — думал он. — И как этовсё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себяодного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого,так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как этобудет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи,блестевшие подле самых глаз его.

То вдруг ему становилось стыдно чего-то. Емунеловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазахдругих, что он с своим некрасивым лицом какой-то Парис, обладающий Еленой. «Но,верно, это всегда так бывает и так надо, — утешал он себя. — И, впрочем, что жея сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с княземВасильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него неостановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с нейкататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подленее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, еекрасоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновеннокрасив, что оттого-то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением,выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой-тоголос, чей-то знакомый голос, слышится и говорит ему что-то другой раз. Но Пьертак занят, что не понимает того, что говорят ему. — Я спрашиваю у тебя, когдаты получил письмо от Болконского, — повторяет третий раз князь Василий. — Какты рассеян, мой милый.

Князь Василий улыбается, и Пьер видит, чтовсе, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорилсам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой,детской улыбкой, и Элен улыбается.

— Когда же ты получил? Из Ольмюца? — повторяеткнязь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.