— Вы же понимаете, при этом погибнет наше Гнездо, — продолжил я. — Дарина не согласна, она готовится защищаться. Наська… ну, это куколка мелкая… она хочет ускоренно измениться в мать… В общем, кошмар. Они будут обороняться вашим оружием…

— У нас нет оружия, пригодного для людей.

— Тем оружием, которое для других планет!

— Ясно, — так же кратко ответил Инсек.

— Вы можете им приказать? — спросил я. — То есть, конечно, можете. Пусть угомонятся. Я хочу вытащить Дарину и Наську из Изменения, у меня даже есть возвратный мутаген, правда, всего одна порция…

— Продавец очень много себе позволяет, — задумчиво сказал Инсек.

— Ну так прикажите им отменить этот… набег за рабами. И давайте решать, как мы станем бороться с Прежними…

— Я не отдам такого приказа, — сообщил Инсек. — Просьба отвергнута.

Я запнулся. И невольно рассмеялся.

— Нет-нет! Вы не поняли! Это не просьба, а моё условие для сотрудничества. Иначе я не согласен!

— Разве я согласился на сотрудничество? — спросил Инсек.

— Но вы же сами предлагали!

— Да. Но обстоятельство изменилось. Предложение отозвано.

Несколько секунд я, не дыша, смотрел в экран. По морде Инсека прочесть что-нибудь было не легче, чем по муравьиной.

— Какие именно обстоятельства изменились? — спросил я тихо.

— Обстоятельство, — поправил Инсек. — Одно, но существенное. В сложившейся ситуации нерационально мешать раменскому Гнезду и невозможно пойти на сотрудничество с тобой.

— А если бы… если бы я сразу согласился?

— Мне пришлось бы расторгнуть заключённое соглашение.

Он был совершенно непроницаем. Говорил вежливо, терпеливо, но непреклонно.

— Я могу узнать, что за «обстоятельство»?

— Нет.

— Мы же вас защищали! — воскликнул я. — Дрались за вас на Селене!

— За это я благодарен.

Я вскочил с дивана, зашагал кругами перед экраном. Инсек терпеливо ждал.

— Так нечестно, — сказал я. — Даже бесчестно!

— Ты оперируешь понятиями, которые и среди людей не работают.

— Побоище будет! — выкрикнул я. — Если наши возьмут… эти лазеры-бластеры… то мы покрошим раменских в фарш!

— И ты собираешься сражаться?

— А что я ещё делаю последний месяц, а? — выкрикнул я. — Мне задницу почесать некогда, всё время надо кого-то убивать вашими стараниями!

— Полагаю, мне придётся разрешить раменскому Гнезду взять с собой оружие, — сказал Инсек. — Это уменьшит разрушения в городе и потери среди Изменённых.

— Ты что, тварь! — заорал я, бросаясь к экрану. Заорал так, что изо рта капли слюны брызнули. — Ты, мразь, членистоногое, дегенерат насекомый!

— Я не насекомое и не членистоногое, — ответил Инсек. — Бесполезно с твоей стороны меня оскорблять. В любом случае я не изменю своего решения и не обижусь.

— Сука! — выкрикнул я и сорвал экран со стены. Никаких проводов у него не было.

Экран оказался удивительно лёгкий, даже легче телевизора таких размеров. Я ударил им по стене, пробив её углом экрана. Инсек всё так же невозмутимо смотрел на меня. Я размахнулся, обрушил экран на пол и принялся топтать. Поверхность экрана сопротивлялась несколько секунд, потом, при особо яростном ударе, едва слышно хрустнула. Изображение сменила серая муть, Инсек исчез.

Я топтал экран не меньше минуты, тот прогнулся и перестал светиться. Потом я схватил экран за край и дёрнул. Руки отозвались болью, но я изогнул рамку, и по ней даже прошёл серый надлом.

Кинув экран, я рухнул на диван. Тяжело дыша, смотрел на разгромленную кабинку.

Мразь!

Инопланетная тварь!

Если раменские, при своём гигантском численном превосходстве, возьмут всякие космические бластеры…

Может, и «Пушкинъ» спалят до кучи?

Потом я бросил взгляд на дверь и заметил, что она чуть приоткрыта. За ней кто-то был.

Я встал, вытер ладони о плащ (всё-таки порезался об экран до крови) и подошёл к двери, чтобы успокоить капитана.

Но там был не капитан. Чуть в стороне стоял, прислонившись к стене, Лихачёв. Мял в руке сигарету, явно борясь с желанием закурить прямо здесь. Нервная у полицейских работа, через одного себя травят…

Значит, позвонил ему капитан. Ну что ж, его можно понять.

— Всё слышали? — спросил я.

— Нет, — ответил Лихачёв. — Про задницу, которую некогда почесать. Или чуть раньше? Ах да, про фарш из раменских. Ты говорил об Изменённых из большого Гнезда?

— Ага, — сказал я. — Да, забыл сказать, в Третьяковке тоже мы… то есть я… всех убил.

— В одиночку?

— Совершенно верно!

Лихачёв кивнул:

— Ага. Пошли-ка, сынок, сядем и поговорим. Орать не будем, мебель ломать тоже, хорошо?

— Ещё чего не будем?

— Твою пенсионерскую команду звать не будем, — сказал Лихачёв. — Борис Аксендер лежит в хирургии, у него острая почечная колика, Елена Филипенко носится вокруг и орёт на персонал. Пошли, парень. Объяснишь мне, что творится. Постараюсь помочь.

— Вы не поможете.

— Знаю, — согласился Лихачёв. — Ну и что с того?

Я неохотно кивнул.

— Тебе руки надо перевязать? — спросил он.

Я посмотрел на ладони. Взял из рук Лихачёва упаковку бумажных платков, стёр кровь. Сказал:

— Нет. Уже зажило.

— Призыв не ушёл до конца, — понимающе кивнул Лихачёв.

— Вы об этом знаете?

— У женщины, перенёсшей Призыв, с которой я когда-то говорил, вырос оторванный палец, — ответил Лихачёв. — В монастыре, где она доживает, это считают чудом Господним, дарованным ей за раскаянье и благочестие.

И вздохнул.

Первый раз я оказался в помещениях отдела «Экс».

Ничего особенного, если честно.

Госконтора как она есть, даже на нормальный полицейский участок не похоже. Вход с улицы, охранник, а дальше — два этажа с какими-то чиновниками, в форме разве что один из пяти.

Нет, я понимал, что у «Экс» есть и другие помещения. Где крепкие мужики примеряют силовую броню и палят в тире, а фрики-учёные изучают инопланетные артефакты.

Но туда меня Лихачёв не повёл, и хорошо.

Кабинет у него был приличный, довольно большой, с окнами в тихий односторонний Лучников переулок. И даже приёмная была, а там секретарша за компом, молодая и симпатичная, — почему-то меня это поразило. В моём представлении у Лихачёва или какой-нибудь адъютант должен сидеть, или старая тётка с лицом, словно отлитым из бронебойной стали. А тут — девчонка моих лет!