Газур встал, позволил слугам накинуть себе на плечи тонкую ткань шарфа и прошел на террасу. Теперь, когда боль на время унялась, можно вдохнуть свежий воздух, пропитанный сладким ароматом цветения красного лотоса. Оолог шевельнул пальцами. Внизу раздался едва различимый плеск. Ныряльщик срезал три цветка и уже полз по ступеням, непрерывно кланяясь и бережно держа стебли цветов, достойных лишь правителей, в золотом зажиме, дабы своими ладонями не осквернять совершенство растений.

— Сообщите газури, я желаю обедать в ее покоях, — тихо молвил повелитель.

За спиной прошуршали шаги: слуга побежал передавать слова его великолепия. Оолог нахмурился, задумчиво рассматривая лотосы. Стряхнул с самого крупного капли влаги.

— Да, позовите к ужину на малую террасу двух младших вауров торговли. Мне были интересны их записи, так и передайте. И мне нужны доказательства. Надежные.

Второй слуга сорвался с места и убежал. Газур перевязал лотосы лентой, еще раз придирчиво рассмотрел соцветия.

— Военный ваур во дворце? — За спиной согласно промолчали. — Пусть передаст десять моих личных сирен Тоиру для ночного дела. Да, немедленно сообщите араави Граату, я полон дурных предчувствий и желаю получить охрану из стражей древней крови. Поместите на послание пять белых жемчужин. Крупных. Он не откажет, и покладистость лишит его лучших бойцов.

Последние слова газур прошептал одними губами, без звука. Он уже шествовал через покои. Его великолепие не совершает ошибок, это известно каждому. Жемчужный повелитель выше людских слабостей. Если бы на параде флота боевых лодок год назад он не приметил восхитительную юную таори Лаани, приговор в отношении прежней жены едва ли мог не то что исполниться — возникнуть! Он сегодня излишне резко отослал очаровательную газури в ее покои. Надо смягчить сказанное.

Во внешних покоях Оолог с неприятным удивлением обнаружил своего старшего сына. Мальчишка рылся в бумагах, которые ему вовсе не полагалось читать. «Надо же, — усмехнулся газур едко, но одобрительно, — и ключ раздобыл, и охрану убедил не доносить, даже не замечать…»

— Яоол, тень наследника, что мешает мне стереть тебя из мира живых? — дрогнул бровью газур. Вопрос непраздный: дети изменников подлежат уничтожению. Не зря их именуют тенями. — Говори, я дозволяю.

— То, что моя мать ни в чем не была виновна, — упрямо вскинулся юный оримэо. — Ты ее предал, вот и сотри себя, тень газура.

— Сорок полных погружений с камнем на ногах, — негромко велел газур. — Затем до заката на колени, на жемчуг.

— Сколь мудро и ожидаемо, — блеснул глазами сын, до сих пор не научившийся молчать в нужных случаях. — Ты ненавидишь всех, а родных — куда злее прочих. Меня — сильнее остальных, я похож на маму. Я здоров и меня не жрет изнутри собственный яд.

— Отменяю жемчуг. Брюхом на морского ежа, — прошипел газур. — Чтобы язык прикусил, змееныш. Тебе пойдет на пользу, Яоол. Во дворце нельзя быть добрым и слабым, следует сохранять рассудительность. Лезешь в чужие бумаги — убедись, что не окажешься обнаружен.

Двое слуг возникли из коридора, ловко накинули на руки мальчика шарф и согнули его, вынуждая кланяться. Держали поверх ткани. Все же сын газура, хоть и тень. Нельзя осквернять прикосновением. Когда наказанного увели, Оолог еще раз изучил лотосы.

— Не уродовать, — велел он комнате, на первый взгляд совершенно пустой. — Лекаря держать наготове. Но если этот змееныш поднимет голову от циновки раньше чем через семь дней, вам же хуже.

Собрав бумаги и закрыв ларец, повелитель удалился по коридору в самом наилучшем настроении. Сегодня он, возможно, избавится от одного из врагов. Роол стар, двойной удар — утрата избранного ученика и ослабление влияния в делах Древа — согнет его. Новым владыкой после гибели акулы Граата станет тот, на кого Роолу укажет он, газур Оолог.

«Семья много значит для пожилых людей», — подумал газур с немалым удовольствием и даже дрогнул уголком губы. Ему ли не знать. Хорошенькая сирена и ее дочурка — позднее сладкое счастье Роола; кто держит их в подвалах, тот вцепился в печень владыки… Пока что женщина и малышка будут плакать каждодневно, и не уймутся они до тех пор, пока их могущественный отец не назначит своим учеником безвольное ничтожество — перламутрового араави северных островов, покладистого и трусоватого более всех иных служителей верхней ветви.

Закат уже близок, утро принесет победу.

«Говорят, сейчас на севере еще длится зима», — заинтересованно прикинул газур. Можно побаловать жену. Вывести в сад, целиком засыпанный мелким жемчугом. Как будто выпал снег! Свежая идея. И хороший вечер.

Вечер и правда был безупречен. Редкие перья облаков розовели короткими штрихами на ковре заката. Море сливалось с небом, золотая жемчужина солнца катилась по цветущему перламутру небес все ниже, багровея и меняя оттенки. Отблески на воде, ровной, едва намечающей рябь, лениво шевелились золотыми рыбками.

— Тоими, — пищала дочка араави, едва освоившая осознанную речь, — Тоими, хочу песенку.

— Не донимай своего хранителя, — улыбалась ее мама. — Папа Роол расстроится. Онэи, уймись.

— Про белого дельфина! Хочу! — требовательно велела Онэи. Пока это была самая длинная из доступных ей фраз. — Тоими!

— Лучше уж я спою, — сдался сирена, поднимая на руки сокровище кораллового араави. — Ты самая упрямая девочка на свете.

— Про дельфина! — подтвердила Онэи. — Хочу песенку. Хочу.

— Иногда я думаю, что сиренам не стоит давать волю, — забеспокоилась мама маленькой Онэи. — Я слышу, как она вынуждает нас подчиняться, или мне чудится? Рановато для голоса.

— Я пою про дельфина каждый вечер, — пожал плечами Тоими. — Она хорошо засыпает. Это ведь совсем маленький каприз, ничуть не ужасный, посильный.

— Белого дельфина, — заулыбалась Онэи, ловко цепляясь ручкой за знак храма на шее своего хранителя. — Пожалуйста.

— Какое хорошее слово ты выучила — пожалуйста, — порадовался сирена. — Теперь точно спою. А «спасибо» ты тоже знаешь?

— До «спасибо» она успевает заснуть, — отметил страж древней крови, удерживающий борт небольшой лодки. — Все готово, славная энэи. Но я бы осмелился еще раз просить вас: не отплывайте в ночь. Владыка Роол вернется через восемь дней, и вы вместе…

— Хор находится на западе с начала сезона дождей, — качнула головой сирена. — Я не сумею достойно спеть на празднике второго цветения, если не буду с ними теперь. Нельзя подводить Роола. Если он меня балует, я не могу бесконечно пользоваться его добротой, как капризный ребенок.

Страж древней крови сокрушенно покачал головой. Ему не нравились ни поспешность путешествия, ни малая охрана лодки. Если разобраться, это и есть каприз. Араави Граат именно так и сказал, но избалованная своенравная жена владыки Роола все равно настояла на исполнении ее затеи с поездкой…

Весла опытных гребцов ушли в воду без всплеска, и лодка выбралась из тени причала на сияющий перламутр закатного моря. Тихий голос Тоими начал выплетать узор звука, наполняя его силой убеждения: малышке пора спать! К тому же хранитель полагал тайком от всех, что добавка звучания полезна для развития собственных способностей Онэи.