Авэи испуганно моргнула, переставая улавливать нить рассуждения Граата. Что здесь происходит? Над ней смеются? Или ее все же учат, а она никак не поймет ни смысла урока, ни его цели? Листок был маленьким, немного обтрепанным. С одной стороны теснились записи хозяйственного толка, в основном породы рыб, размер и цена на рынке. Заметки были перечеркнуты крест-накрест. На обороте мелким и немного ученическим почерком — видимо, жена Ноира писала редко и мало — велась запись событий дня.

«Горизонт. С большой корзиной идти на рынок. Пестрых креветок мужу, глубинного омара для праздника, рыбу на два дня и побеги тростника. Сладкое детям, если будет хороший торг, прикупить по пути обратно козий сыр. Вернуться и приготовить завтрак.

Рассвет моря. Достать одежду хранителя, обязательно погладить, чтобы острые складочки. Разбудить Ноира, подать завтрак и проводить. Разбудить детей, подать завтрак и проводить старшего к наставнику.

Рассвет солнца. Стирать вещи.

Полдень. Готовить обед. Встретить старшего. Всем обед. Вымыть посуду, убрать дом. Посетить храм и получить указания по амулетам. Исполнить часть работы, сколько получится. Готовить ужин.

Закат солнца. Ждать мужа, когда придет — подать ужин. Уложить детей. Делать работу по амулетам пути. Лечь спать хорошо бы сразу после полуночи. Редко удается».

Авэи прочла и повела плечами. «Горизонт» — указание на несусветно раннее время, даже самые строгие наставники замка сирен не настаивают на столь раннем подъеме. Это жестоко. Жена Ноира поднялась и пошла на рынок в полнейшей темноте, когда небо почти сливается с морем. Авэи отложила листок и осторожно глянула на араави. Граат щурился, пряча лукавую усмешку:

— Вот ты прожила счастливый день с великолепным мужем Ноиром. Прочти записи еще раз. Не спорь.

Авэи прочла и получила указание читать снова, и еще раз — семь чтений подряд.

— Седмица семейного счастья, — отмерил время араави. Помолчал, снова наполнил кубок: — Пей, не страдай. Ты пока что здесь и все хорошо, счастье еще не обрушилось на твои хрупкие плечи всей тяжестью повседневности. Скажи мне, если можешь прямо теперь обдумать прочитанное: ты именно об этом мечтала? День за днем уже двадцать лет жена Ноира проделывает одну и ту же работу. Полагаю, теперь ты научишься уважать ее труд и ее смирение. Прочти лист столько раз, сколько дней в году, и ты проживешь ее год… Авэи, не молчи, скажи мне, такова ли твоя мечта?

— Но я же думала…

— Вернемся к голосу с медом и рассудку без трещин. Авэи, запомни очень старательно: в замке вас учили тому, как все должно быть, но в жизни никогда не получается «как должно». Ты веришь, что твой голос имеет силу полного убеждения? Разочарую: нет в действительности непреодолимой власти сирен, есть лишь обман, который люди сами создают для себя и окружающих. Лучших из вас, сладкоголосых, хищно разыскивают на лицах, в движениях, в оброненных словах и взглядах пустые мечтания слабых и азартные прихоти жадных. Люди сами обманываются, порой даже слишком охотно. Вы лишь добавляете красок их грезам и превращаете подлинную жизнь в сон… Подумай. Не спеши. Те, кто по слову, по одному намеку, нарисовали для тебя портрет безупречного Ноира, не использовали мед и яд звучания, они всего лишь вдохновенно и умело лгали. А ты, милая простушка, сама украшала их ложь и умножала. Семь дней назад я потерял не худшего ученика этого замка: мальчик подал прошение владыке Роолу напрямую и свиток доставили на Гоотро. Сирену уже везут на Итоозу, и я ничего не могу изменить. Он не получит исполнения мечтаний, но разве в том вина лишь моих врагов и моя? Они преуспели, я недоглядел. Истина же состоит в том, что человек всегда отвечает за свои ошибки сам, если они достигли определенной черты и неисправимы. Ты поняла?

Авэи тихо кивнула, чувствуя себя оглушенной и жалкой. Глаза помимо воли скользили по ровным ученическим буквам. Жизнь жены Ноира казалась кошмаром. День за днем — ни капли радости и ни мгновения отдыха. Нет никаких таоров и блистательных приемов, нет изысканных нарядов и восхищенных взглядов. Только стирка, тяжеленная корзина со съестным, угли очага, разделка рыбы и сопливые детишки… Авэи передернуло от отвращения. Снова она лжет себе. Ничего этого не было бы! Сколько можно оберегать себя от понимания худшего… Боу жил и лечился в замке несколько недель в сезон дождей, сыну Лооты не надо было говорить ни единого слова, чтобы сделалось понятно, какова участь сирены на востоке. Именно ее и следует видеть за ловко сотканными занавесями мечтаний. Грязную, страшную и беспросветную.

— Но если восток плох и семья так скучна, — губы задрожали, на ресницах повисла слезинка большой обиды, — то что остается мне? Вовсе не мечтать?

— Для кого-то и восток хорош, а для жены Ноира семья — счастье, — тихо возразил араави. — Авэи, мечтай с открытыми глазами. Не лги себе и не прячься от мыслей просто потому, что они кажутся слишком уж сказочными. Ты излишне самовлюбленная, очень красивая и исключительно одаренная сирена. Ты по-детски бесстрашна и весьма ловка, неплохо владеешь ножами и плаваешь наравне с дельфином… Ты мечтала о месте хранителя Ноира, а вовсе не о муже с таким именем. Я прав?

Авэи нахмурилась, пытаясь повторить и усвоить сказанное и сначала не принимая слова, а затем не решаясь поднять глаз и густо краснея. Она мечтала. И еще как! Но разве ее возьмут в хранители? Лоота куда лучше, опытнее и мудрее, рядом с хранительницей теперь есть Боу — вовсе несравненный. Припоминаются имена и иных взрослых сирен, у араави много сильных и преданных людей.

— В юности так хочется быть несравненной, — рассмеялся Граат. — Ты пожелала стоять за спиной Ноира и прикрываться его именем, чтобы затем затмить и самого хранителя. Добавлю одну деталь: я не мешал вам, достигшим пятнадцати-шестнадцати лет, в сезон дождей высказать любые пожелания после завершения испытаний. Но ты промолчала. Ты так скромно глядела в пол, что я едва мог сохранять серьезность. Среди сверстников ты — лучшая, признаю. Но этого мало. Вот тебе еще один лист. Я высказал ту же просьбу, с какой обратился к жене Ноира, еще одной женщине. Это записи энэи Виори. Солнце того заката кануло за горизонт два десятка лет назад, теперь Виори достаточно повзрослела, чтобы получать радость, посещая рынок и выбирая праздничного осьминога или вытирая носы детям. Но тогда… Читай.

Авэи осторожно развернула тугую трубочку, пахнущую незнакомыми благовониями. Почерк Виори был резковат и крупноват. Но слова, усмиренные подобно штормовым волнам под голосом сирина, получались целиковые, и хвосты строк не заползали вверх, делая лишь слабую попытку потесниться и уместить окончание. Авэи читала и не верила, что на листке есть хоть слово правды. Загадочная Виори была не просто лгуньей, она не знала удержу и сочиняла самозабвенно! Два загнанных коня, шкатулка с картой, предавший ради денег и зарезанный без жалости любовник, обсуждение с портнихой нарядов для летнего бала, флирт со знатным и полезным человеком, встреча с обладателем голоса, готовым убить… Полдень.

Дочитав до этого слова, Авэи прикрыла глаза и тряхнула головой. Какой полдень, если тут на полгода событий и все они вообще не совместимы! И что такое «бал»?