– Нет, нет. – Он замотал головой. – Все будет так, как я хочу.

Он двигался без излишней суеты и торопливости, что свидетельствовало о большом умении и опыте, постепенно нагнетая возбуждение. Мучительное напряжение внутри нее росло и росло, и скоро достигло такой точки, что у Сесили не было больше сил терпеть.

– Быстрее, Шейн! – простонала она. – Я больше не могу.

– Сможешь, – прорычал он. – Я об этом мечтал весь день. Скоро тебе будет очень приятно, ты будешь просить меня, умолять продолжать и продолжать. Кроме того, – он ощерился, – это моя маленькая месть.

Уловив заданный им ритм, она опять попыталась включиться в любовную игру, ускорить темп, но он шлепнул ее по заду и прорычал:

– Я же сказал, не торопись!

Сесили закусила губу. Ей казалось, что внутри у нее все кипит от возбуждения – не плоть, а кипящая смола.

Шейн нагнулся к ее уху:

– Все хорошо, малышка. Не бойся, я знаю, что тебе хочется. Я знаю все твои сокровенные мысли.

Он нежно обхватил ее пальцами за шею:

– Я знаю, кто ты на самом деле.

Он не блефовал. Но только вместе с ним Сесили хотелось быть именно той, какой ей втайне всегда хотелось быть, он вызволил из ее глубин настоящую Сесили – страстную, пылкую и любящую секс в развращенном виде.

Сжимая внутренние мышцы, она по мере сил помогала ему, и вскоре они оба уже стонали от сладострастия.

– Еще разок, – прошептал он, медленно входя в нее, и она, уловив подсказку, сделала столь же плавное движение ему навстречу. Это было синхронное движение, полное взаимной гармонии и сладкой муки.

Каждый раз, когда они сливались, двигаясь в замедленном темпе, Шейн становился частью ее, Сесили.

Наслаждение уже достигло той точки, в которой исчезали все мысли, оставалось только сладострастное ожидание чего-то большего, надвигающегося, что должно было поглотить их обоих.

– Шейн! – взмолилась Сесили, ее возбуждение нарастало, но не хватало завершающего слияния, в котором они оба должны были раствориться, став одним целым.

– Не спеши, – низким, хрипящим голосом произнес он, снова входя в нее.

– О-о, – стонала от наслаждение Сесили незнакомым, чужим голосом, нисколько не похожим на ее обычный. Приподняв глаза, она взглянула на свое отражение и опешила. На нее из зеркала смотрела разгоряченная, вспотевшая, с оскаленными зубами и сияющими глазами незнакомая женщина.

Заметив, какими глазами она смотрит на себя в зеркало, Шейн прохрипел:

– Узнаешь себя? Или нет?

Сесили всмотрелась внимательнее: взмокшие, взлохмаченные волосы, пунцовые щеки, опухшие порочные губы. Вожделение проступало в каждой черте ее лица. Не веря собственным глазам, она зажмурилась, замотала головой, потом опять открыла глаза. На нее по-прежнему смотрела из зеркала другая, незнакомая ей женщина.

Она не узнавала себя.

Между тем Шейн не терял понапрасну время, его сильные, ласковые руки гладили ее грудь, живот.

Дрожь понемногу начинала сотрясать ее тело. Он прижался своей грудью к ее спине и опять прошептал ей на ухо:

– Ты моя. Ты уже готова.

– Да, да, – глухим голосом зашептала она. – Я твоя. Твоя, Шейн. Возьми меня.

– Хорошо.

Сила, напор и ритм его движений тут же увеличились. Он мощно вдавливал плоть внутрь нее, с каждым разом все сильнее и сильнее.

Сесили закричала от нестерпимого желания, автоматически двигая бедрами назад, навстречу каждому его движению. Ванная наполнилась сладострастными стонами, более того, казалось, сам воздух был густо пропитан сексом и похотью.

Больше, глубже, даже если она разломится на две половинки – ничего страшного: вот что ей было нужно.

Он опять вошел в нее.

Но ей хотелось еще более тесного слияния.

Еще теснее.

Еще плотнее.

Оргазм подхватил ее, наступила кульминация. Сесили, переполняемая наслаждением, закричала так громко, что Шейну пришлось зажать ей рот ладонью. Однако сладострастные стоны по-прежнему вырывались из ее груди.

Шейн прижался к ее плечу и шее лицом, учащая и усиливая ритм своих движений. От его утробного рычания внутри Сесили вздымались и вскипали волны чего-то прежде никогда не испытанного, невыразимо чудесного. Его тоже охватил оргазм, и они оба слились в едином чувственном порыве.

Однако Шейн то ли из-за мужской гордости, то ли из желания доставить Сесили как можно больше удовольствия, продолжал двигаться до тех пор, пока они оба не размякли и полностью не потерялись в своем слиянии. Сесили взглянула на свое отражение, и в зеркале увидела смотрящие на нее глаза Шейна. Сама не зная почему, она покраснела.

Секс обнажал как тело, так и душу. Восприятие становилось острым, как у человека, с которого содрали кожу, кровоточащая плоть которого обладала болезненной, очень острой чувствительностью.

Шейн положил горячую тяжелую ладонь на спину Сесили:

– Все будет хорошо, поверь мне.

У нее остро и сладко сжалось сердце. Она была влюблена в него. Безнадежно. Навсегда.

Сесили вдруг испугалась.

Он повернул ее лицом к себе и нежно обнял.

Она уткнулась в его грудь. Ощущение безопасности охватило ее. На душе у нее было тихо, светло и покойно.

Сесили не представляла свою жизнь без него.

Шейн погладил ее по голове:

– Не волнуйся, все будет хорошо. Обещаю тебе.

У Сесили не было никаких сомнений, раз он обещал, значит, так и будет. В ее глазах он был всесилен.

– Мне и так хорошо, – тихо прошептала она.

– Я не отпущу тебя, слышишь? Я никогда не соглашусь на это.

Как было приятно и радостно слушать его признания.

– Хорошо.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем. – Он поцеловал ее.

– Конечно, – кивнула она.

Как все просто и вместе с тем… очень сложно.

Шейн ласково провел пальцами по ее щеке:

– Я дам тебе все, что ты только захочешь, хорошо? И если тебе надо пройти в конгресс, – он пожал плечами и весело улыбнулся, – даже как стороннику не той партии, мы решим и эту проблему.

Она чуть было не призналась, что больше не хочет участвовать в выборах, но как только она подняла на него глаза, то по его лицу сразу поняла: все то, о чем недавно говорила Мадди, – чистая правда.

Ради нее Шейн Донован был готов на все, даже свернуть горы, если только это будет в его силах. Цена вопроса не имела значения. Ради нее он сделает все возможное и даже невозможное.

Впервые она вдруг ощутила подле себя крепкое и надежное плечо человека, на которого она всегда могла опереться. Он о ней думал, волновался, заботился. Это походило на молчаливую клятву, просто время было не самое подходящее, чтобы произнести ее вслух.