— Неужели сейчас не поедешь в министерство? — спросила Марфа Никаноровна.

— Несколько месяцев никому до меня не было никакого дела, — сказал я, — а тут всполошились. Ждали четыре месяца, подождут и один день. Давай сготовим что-нибудь на обед.

Телефон я отключил перед отъездом, и он молчаливо стоял на моем столе.

Во время ужина я думал о том, что произошло, и как сделать так, чтобы власть не свернула с выбранного пути, раз судьба предоставила мне такую возможность подправлять движение такой огромной машины, как Российская империя. Единственный путь — напоминать августейшей чете о пределах их жизненного пути и в их лице пресечении романовской монархии раз и навсегда без всякого парламентаризма диктатурой пролетариата и крестьянства. Другого пути нет. Если они будут упорствовать, то мне нужно уйти в армию и заниматься воспитанием молодых солдат так, чтобы они не легли в первом же бою, а постарались дожить до конца войны. До начала войны осталось всего ничего. Два года. Для истории это как миг, который никто и не заметит.

Ночью я спал хорошо на кровати, стоящей на твердом основании, и меня не потряхивало на стыках, не скидывало с дивана на стрелках, в стакане не звякала чайная ложка, а стакан упрямо не сползал к краю вагонного столика. Не пахло горелым углем, угольная пыль не залезала во всевозможные щели и не поскрипывала на зубах.

Утром я хотел проснуться пораньше, но Марфа Никаноровна меня опередила и уже готовила завтрак на кухне.

— Что снилось, засоня? — спросила она.

— Мне все снилось, что я еду в поезде и сплю в вагоне, — сказал я.

— Ты знаешь, — удивилась жена, — мне снилось то же самое.

По утрам мне особенно не нравилось утреннее бритье. Лезвия «Жиллет» были не такими острыми, как в мое время, и поэтому довольно чувствительно драли щетину. Я брился холодной водой с мылом, и это спасало меня от раздражения кожи. Американцы, такая развитая нация, а не могут заточить лезвия так, чтобы ими можно бриться не менее недели.

Я уже заканчивал завтрак, когда в дверь позвонили. Я открыл дверь и увидел водителя премьера подпоручика Сотникова.

— Господин капитан, — доложил он. — Премьер послал за вами авто и просил очень срочно прибыть к нему.

— Чай будете, подпоручик? — спросил я. — Если не будете, то подождите в машине, я сейчас спущусь вниз.

Похоже, что я накалил обстановку, но не до предела. Если бы было до предела, то у дверей моей комнаты стоял бы не подпоручик Сотников, а действительный тайный советник, председатель Совета министров Российской империи Петр Аркадьевич Столыпин.

Поцеловав Марфу Никаноровну, я спустился вниз и на авто поехал в министерство внутренних дел.

Сначала я зашел в свой кабинет. Разделся, оставил шашку. Полковой писарь Терентьев доложил, что уже раза три справлялись, прибыл я или нет.

— Если позвонят еще раз, то доложи, что я уже прибыл и направился в кабинет премьер-министра, — дал я наставление своему порученцу.

В приемной я тепло приветствовал ротмистра Сенцова, который сообщил, что хозяин пришел рано утром и буйствует в кабинете, потому как меня не могут найти, а нужно ехать на высочайший прием.

Как ни в чем не бывало я зашел в кабинет и доложил, что по вашему приказанию прибыл.

— Где вы бродите, господин капитан? — напустился на меня Столыпин. — Или у вас работы нет?

— Да уже четыре месяца работы нет, — доложил я, — но я нахожу для себя занятия, и все эти занятия проходят с пользой для общего дела.

— Какого дела? — не понял премьер.

— Анализировал происходящие события и определял, когда в Россию придет могильщик царской власти, — спокойно сказал я.

— Какой могильщик царской власти? — оторопело спросил меня Столыпин.

— Обыкновенный, кличка Ленин, — сказал я, — именно он отдал приказ о расстреле царской семьи в Екатеринбурге в 1918 году.

— Как так? — чуть ли не закричал премьер. — Вы же говорили, что мы изменили Книгу судеб.

— Мы ее хотели изменить, — сказал я, — но вы сразу бросили и затоптали все изменения. Все вернулось на круги своя, и я сейчас пытаюсь определить, когда произойдет удачное покушение на вас, чтобы царь поверил, что с выбранного пути сворачивать нельзя.

— Как покушение на меня? — сел на стул Столыпин.

— Очень просто, — сказал я. — В Книге было написано, что четырнадцатого сентября в киевском театре на вас будет совершено покушение, вы будете смертельно ранены, а восемнадцатого сентября картинно умрете в присутствии ЕИВ и его августейшей супруги. Как говорят, что написано пером, то не вырубишь топором. Покушение было? Было. Судя по вмятинам на бронежилете, ранения должны быть смертельные. Но ранений не было, и вы остались живы. Вы и ЕИВ свернули все изменения и думали, что все дальше пойдет как по маслу. И книга вернулась к исходному тексту. Только даты немного поменялись, начиная с первого покушения, а именно с покушения на вас. Будете в Киеве, зайдите в Киево-Печерскую лавру, посмотрите на то место, где вас должны были похоронить. Вы же сами сказали, чтобы вас хоронили на месте убийства.

Столыпин сморщился как от пилюли хинина[8].

Я бил наверняка. Знание истории — это главное для современного человека. Тем зомби, которых воспитывала Коммунистическая партия, история давалась в таких пределах и объемах, чтобы они по любому поводу кричали «так точно», «уррааа» и «от Курил до Британских морей Красная Армия всех сильней». И современные зомби исступленно кричат, как хорошо было в СССР, хотя и понятия не имеют, как там было.

— И что мне прикажете делать? — спросил Столыпин. — Что мне докладывать ЕИВ.

— Воля ваша, ваше высокопревосходительство, — сказал я. — Можно держать их в счастливом неведении до марта 1918 года, но кто будет рядом с ними, когда вас не станет? В четырнадцатом году начнется война, и ЕИВ полезет командовать войсками, а военный он, извините, не ахти какой. Ему нужно парады принимать, крестами награждать, а не стратегические операции планировать, для этого опытные генералы нужны. А генералы выступили против царя потому, что он бросил страну, скрылся в Ставке и дождался революции. Стране нужен решительный премьер, а кто может быть решительнее вас? Кстати, когда Ленин появится, я вас сразу проинформирую. Какие будут указания? — и я щелкнул каблуками, показывая готовность идти и исполнять поручение.

Глава 62

Столыпин Петр Аркадьевич смотрел на меня, размышляя, как бы он разорвал меня, вдоль или поперек. Или применил бы свой «столыпинский галстук».

Премьер нажал на кнопку звонка. Неслышно появился