– Развязать!

Конвоиры перерезали веревки, а барон тем временем поднял вилку со стола и швырнул мне под ноги.

– Вы двое, – произнес он после, даже не утруждая себя жестом, лишь грозно зыркнув на стоящих позади меня солдат. – Закатайте ковер. Еще не хватало перемазать его кровью. Нильдхейм, подбери вилку и ударь себя с размаху в ногу.

Дождавшись, когда конвоиры исполнят веленное, я поднял с пола вилку, начав догадываться о причинах происходящего. Затем прикрыл глаза и, что было мочи, вонзил острые зубья в бедро. Жуткая боль пронзила на мгновенье тело, отчего едва не повалился на бок, благо один из конвоиров услужливо придержал меня за плечо.

– Это не доказательство, господин барон, – снова произнес не в меру разговорчивый стражник. – Любые раны этого нильдхейма заживают с поразительной быстротой. Вчера его пронзили мечами в шею и лицо, а уже сегодня на том месте едва заметны шрамы. Он маг, иначе быть не может.

Барон тяжело вздохнул.

– Ну и когда он, по-твоему, успел нашептать заклятие?

Стражник не нашелся, что ответить.

– Нет. Дело здесь вовсе не в этом. Я видел людей, у которых от природы рядом с хером женская дырка. Видел и таких, что живут, сросшись телами, точно крысиные короли. Отчего бы не найтись и тому, кто исцеляется от ран в сотни раз быстрее остальных? Но вот чего я точно никогда не встречал, так это нильдхейма освободившегося от оков магии разума.

– А что, если его мозги могут исцеляться, как и остальное тело?

Барон хмыкнул и недоверчиво поморщился, продолжая сверлить меня взглядом.

– Должен признать, в пользу этого и впрямь есть аргумент. Единственное, чего я не смог пока понять – это то, как тебе удалось поднять на Отца руку, нильдхейм. Вытащите чертов кляп. Хочу, чтобы он ответил.

Едва мне помогли освободиться от тряпки во рту, я произнес со всей возможной бесстрастностью, на которую был способен:

– Я не понимаю Вашего вопроса, господин барон.

– Что черт возьми тебе не ясно?! – тут же взорвался он. – Отец был неприкосновенен! Свят для тебя! Отвечай, как это возможно, сукин ты сын!

– Господин барон, Отец неприкосновенен не был, – казалось, у хозяина крепости вот-вот отвалится челюсть, но пока очередная вспышка гнева не захлестнула его с головой, я поспешил продолжить: – Капитан Лорак, открыл мне на то глаза.

– Как?! – барон едва не подскочил со стула.

– Очень просто. Он велел задать Отцу вопрос. Готов ли тот пожертвовать собственной жизнью, дабы приблизить торжество великой Истины. Отец ответил «нет», чем сбросил с меня шоры заблуждений. Я осознал, что лишь Альмарх, Вы и Лорак являетесь неприкосновенными, а также те, на кого вы укажете.

– Но ведь Альмарха ты прикончил также! – выпалил стражник.

– Я не видел в темноте зала кто передо мной, лишь защищал свою жизнь, не более.

Повисла тишина, длиной почти в минуту, а после барон издал гортанный булькающий звук. Затем еще один, и вдруг разразился громогласным хохотом, стуча по столу ладонью.

Не зная к добру это или к худу, я стоял спокойно, радуясь хотя бы тому, что эксперименты с вилкой ограничились только ногой.

Наконец, барон успокоился, вытер со лба испарину пота и неожиданно мягко сказал:

– Вот уж не думал я, что чертов прохвост Лорак нейдет в их головах лазейку. И верно говорил мне придворный маг, мол слабое место в опытах вовсе не искусство Отца, а люди, с их жадностью и тщеславием. Благо в столице нашлись те, кто шепнул мне о нильдхейме, прибывшем по поручению Лорака к ростовщику с бутылкой заряженного вина, – он хлопнул себя ладонями по коленям и кивнул мне. – Ну давай, нильдхейм, рассказывай теперь, как все было.

Экипаж поскрипывал колесами, увозя меня все дальше от черной крепости. С гор спускался целый караван из конных солдат и множества повозок, лишь небольшая часть которых были Хозяевами дорог, остальные же – вполне обыкновенного вида крытые телеги.

Отыскать перед отъездом Каскада не удалось, однако не сомневался, что он где-то среди нильдхеймов. Куда больше меня беспокоило оставленное в комнате вино.

Пришлось рассказать барону множество деталей недавних дней, лишь указав их виновником капитана, который-де отдавал приказы, и тут уж было не до сокрытия драгоценного напитка. Не знаю, что в итоге спасло мне жизнь – роль безвольной марионетки, или стоимость нильдхеймов, но последнее точно имело немалое значение. Королевские войска привезли с собой несколько сундуков, набитых серебром, в качестве оплаты за обученных воинов.

Таким образом, хоть Лорак и возомнил себя главной ценностью для барона, не сумел избежать приглашения к дознавателю, с весьма очевидным итогом этого визита. Новым же капитаном, и тем, кого должно слушаться, барон объявил человека по имени Ромунд, проводившего нам недавно инструктаж о Каганате. И пока мы грузились в экипажи, тот долго сокрушался знакомому из королевской стражи, что драть он хотел под хвост такие назначения и не представляет как этими пришибленными ублюдками следует управлять в бою.

Таким образом часть моего плана, касающаяся капитанов, оказалась выполнена, пусть и с весьма обидной потерей всего заряженного вина.

Жизнь в очередной раз лишила меня накоплений, если, конечно, относить к таковым краденное, наградив взамен уникальным опытом и знакомствами. Оставалось надеяться, что Авена сумеет воспользоваться подарком, да проберется на наш корабль.

Спустя пару часов пути, экипажи остановились, после чего нас вывели наружу.

Огромный порт являл собой удивительное зрелище, ветвясь нитями причалов по всей протяженности города. По прибытии в Эсфахар в качестве пленника эта картина оставалась скрыта от глаз густым туманом, а пока падал с высоты, было не до созерцания красот. Теперь же смог оценить сполна великолепие сердца морской торговли всего мира.

Десятки судов разного размера и парусного оснащения тянулись от горизонта к порту, и их степенно встречали пузатые боевые корабли, стоящие на рейде. Прибрежные постройки блестели на солнце белоснежной штукатуркой фасадов, напоминая собой меловые скалы. Почти над каждым зданием развевались алые флаги королевства, да пестрые вымпелы всевозможных торговых компаний, заранее обозначая морякам, где примут шелк, зерно или железо. Четыре маяка, величественно возвышаясь над городом, несли в основании чуть потемневшие от ила и водорослей статуи, изображавшие прелестных русалок и отважных моряков, об обнаженные тела которых то и дело разбивались волны.

Все это рождало ощущение безмятежного покоя, несмотря на то что сотни, если не тысячи людей прямо сейчас были заняты в порту тяжелой работой, однако они терялись на фоне пронзительно яркого лика города.

Невольно вспомнил себя, еще в бытность Рейтаном, когда