Я зажимал руками распоротое в нескольких местах горло, чувствуя даже сквозь латные перчатки тепло собственной крови. Хотелось улыбнуться победе, но и лицу досталось не мало.

Первым делом Лорак велел нильдхеймам двинуться в арсенал и сдать оружие кастеляну. Они безропотно подчинились, чеканя сапогами шаг и напрочь позабыв о странном брате, только что нарушившим едва ли не главный запрет на свете.

Несколько стражников присели рядом, должно быть, удивляясь, как человек может оставаться жив после столь тяжелых ран. А я уже чувствовал, что дышать удается все легче и объятия смерти в очередной раз ухватили пустоту.

Боль оставалась еще сильна, когда меня вдруг подняли за плечи, а после с силой заломили руки. Кто-то стянул капюшон и лицевую маску, да пихнул в рот комок грязной ткани.

Я еще не понял до конца что происходит, когда передо мной возник капитан и с любопытством взглянул на раны, затягивающиеся прямо на глазах.

– Живой? А все-таки живой, – покачал головой он с усмешкой. – Ну, что я вам говорил?

Среди стражников раздался одобрительный гомон.

– И ведь как хитер! – бросил мне Лорак, после чего влепил латной рукавицей в лицо, так что в глазах все поплыло и потемнело. – Почти одурачил меня, паскудный выродок! Почти. Но, похоже, твое проклятие, колдун, в излишней самоуверенности. Подумать только, сумел снять чары Отца, завладел вином, натравил на меня капитанов!

Лорак отстранился, поднял с земли мой меч и покачал головой, продолжая недобро улыбаться:

– Ты думал, если я в дерьмовых отношениях с кастеляном, он не прибежит ко мне вымаливать прощения? Не поделится той клеветой, что ты наплел? Но даже тогда я сомневался.

Капитан поднес лезвие к моему лицу и коротко полоснул по скуле.

– Теперь же отлично вижу, что ты такое. Жаль только придется сохранить тебе жизнь до завтра, как доказательство моей невиновности, – он с ухмылкой развел руками и добавил: – Но, пожалуй, стоит сказать тебе спасибо! Ведь всего-то тремя взмахами меча ты сделал меня самым ценным человеком для барона.

Глава 14. Пытка

Холодный пол тюремной камеры в подземелье отдавал затхлой сыростью. В углу лежало немного грязной соломы, которой, судя по запаху, прошлый пленник подтер себе задницу.

Я сидел, опершись спиной о дверь, вслушиваясь в тишину и гадая, как скоро явится дознаватель. Вспоминая историю с капитаном стражи, прикидывал как бы поубедительнее оговорить самого себя, чтобы приблизить смерть и не суметь ничего выболтать об Авене.

Жаль, в кромешной темноте не удавалось сориентироваться во времени. Прошло ли уже часов шесть или в два раза больше? Спать не хотелось, а мысли для такого – мерило неважное. К тому же в голову лезло то и дело черт-те что. Сперва проклинал иномирца, ведь именно из-за него я остался в крепости, да и вообще волею их братии превратился из Рейтана в Пятиликого. Затем обвинял самого себя в малодушии, потому как, решись я попросту прикончить Каскада, давно бы убрался подальше.

И все же понимал, что убить бы его не смог.

Должно быть, частичка души Бернанса тяготела исповедаться, пусть даже безмолвным стенам, главное не уходить из жизни с грузом затаенного в сердце зла.

Однако молчал, продолжая блуждать лабиринтами разума, пока где-то в отдалении ни лязгнул дверной замок.

Какой-то знакомец Гурна говорил, тогда еще юному аандарийцу, мол главная задача дознавателя вызвать не боль, а страх. Не могу сказать, что ожидал допроса стоически, совершенно не боясь предстоящей пытки, однако ее неизбежность утешала ощущением уже наступившего финала.

Шаги приближались. Четверо или пятеро человек, один из которых болезненно кашлял, словно давно и крепко простыл, остановились рядом.

Скрипнул засов, однако дверь открывали не мою. Впрочем, через четверть минуты, я услышал команду: «руки».

Примерно на уровне бедер в двери распахнулась оконце. Поднявшись, развернулся, завел руки за спину, да сунул их конвоирам. Мне перевязали запястья пеньковой веревкой, после чего прямо так отворили до половины дверь, заставив сделать несколько шагов спиной вперед.

– Рот! – буркнул человек, одетый в яркий алый наряд с черненой кирасой на груди.

Дал засунуть себе кляп и только после этого меня выволокли из камеры.

С удивлением понял, насколько позволяла различить тусклая масляная лампа, что сопровождающие были не из крепости. Вероятно, барон уже вернулся из Эсфахара, прибыв вместе с королевскими войсками. Но отчего они хозяйничают здесь, занимало мою голову гораздо меньше, чем надоедливая мысль о первой из всевозможных пыток, которую предстоит испытать вскоре.

Из темного подземелья мы вышли в холл цитадели и, миновав пару коридоров, оказались в комнате, точь-в-точь напоминающей купальню. В первое мгновение решил, что меня собираются окунать в кипяток и даже успел ощутить кожей мучительную боль ожога. Но возле лохани появилась служанка, сунула руку в воду и недовольно произнесла:

– Прохладная еще. Чего не обождали?

Проигнорировав ее комментарий, о полной неготовности пыточного инструмента, меня подтолкнули вперед. В последний миг я вспомнил о том, что человека могут мучить, попросту держа под водой, но один из конвоиров помог забраться в лохань и указал на меня женщине рукой.

– Так мне что, его мыть теперь, что ли? – недовольно буркнула она.

– Руки связаны. Сам он не сумеет.

Совершенно не понимая, что происходит, и каждую секунду ожидая подвоха, вроде лезвия в куске мыла, я дождался пока меня очистят от смрада темницы.

Затем конвоиры велели служанке надеть на меня шоссы – совершенно обычного вида, какие носили все нильдхеймы, и также оказавшиеся без игл или ядовитых змей внутри.

В таком виде меня поволокли куда-то на верхние этажи цитадели, пока мы не оказались в зале, где лестниц ведущих выше, больше не имелось.

Возле массивной двери, украшенной затейливой резьбой, изображавшей стаи летящих над лесом воронов, стояла пара стражников. Вполне обычного вида, каких встречал прежде в крепости немало.

– Не брыкался? – спросил один из них.

– Да нет. Все делал, что велели.

Тот кивнул и отворил передо мною дверь. За ней оказалось помещение, украшенное гобеленами с морскими пейзажами, на манер дворцовых. Полторы дюжины золоченых ламп, не оставляли шансов темноте, даже несмотря на то, что окон здесь не имелось, а за уставленным фруктами столом сидел, чуть подавшись вперед, грузный мужчина, напоминая животной грубостью лица свирепую гориллу.

– Господин барон, это тот самый нильдхейм, – произнес один из стражников, встав возле стены, между хозяином крепости и конвоирами.

– Развязать, – отчеканил мужчина, глядя на меня хладнокровно, словно рассматривал новый, но не особенно приятный глазу элемент интерьера.

– Господин барон, –