Он даже радовался, что их испытания не заканчиваются! Потому что это означало, что Белоснежка снова прижмется к его плечу в поисках защиты, а он снова эту защиту ей даст. И будет ощущать себя непривычно полноценным и счастливым.

Но теперь, похоже, все зашло слишком далеко. Кай оторвался от горячих губ девушки. Горячих не от страсти, а от болезни. Он выпутал ее из плена одежды, провел ладонью, вытирая пот из ложбинки между грудей. Дана слабо застонала, не открывая глаз. Как давно ее лихорадит? Сколько времени она сидела рядом с ним и держала за руку, стараясь игнорировать свое недомогание? Кай с нежностью погладил ее по израненному лицу. Он больше не будет сопротивляться своим чувствам. Был бы полным и окончательным идиотом, если бы стал так делать.

И он не может ее потерять. Ни в прошлом, ни в будущем, ни вообще никогда.

Просто не может.

Кай застыл над распростертой девушкой. Невидящим взглядом он скользил по ее заострившимся ключицам, судорожно трепещущей жилке на шее, алеющим щекам и пытался придумать, как выцарапать ее из лап болезни. Если бы только он в свое время слушал протурбийского лекаря! Если бы меньше таращился в небо и больше обращал внимания на зеленые сорняки, торчавшие из грядок! Нет, если бы Кай делал все это, чуда бы не случилось. Протурбийцы не изобрели чудо-лекарства от пузырчатой болезни. Но он бы знал, как облегчить страдания Белоснежки.

На глаза попался шприц. Кай схватил его. Взглянул на дату производства. Покачал головой. Срок годности лекарства истек полгода назад.

Казалось, Кай ухватил крохотную подсказку, только пока не мог сообразить, чем это может быть полезно. После лихорадки мозги словно разжижились и с трудом ворочались в голове. Он даже стукнул себя ладонью в висок, будто это могло помочь вставить их на место.

Кай огляделся. Оставлять больную здесь, на твердом полу у очага, он не хотел. Но единственная кровать была оккупирована Бизоном. Бизон… неужели такая бесславная смерть стала его концом?

Подняться на ноги удалось с третьей попытки. Первые два раза Кай падал обратно. Наконец пересилил себя, сделал пару нетвердых шагов, ухватился за полку и повис, чуть не обвалив ее. Постоял, чтобы отдышаться. Затем продолжил путь. Кое-как он добрался до Бизона. Стало понятно, почему Дана так рыдала, рассказывая о нем. Как же страшно ей, наверно, было видеть такое! Кай и сам не сдержал брезгливой гримасы.

Бизон лежал на спине, приоткрыв рот. Одна половина его тела раздулась от пузырей. Бровь, веко, щека, шея, плечо, бок, нога. Пузыри гнездились на нем, как грибы-трутовики на стволе дерева. Некоторые выросли до размеров крупного яблока, другие оставались мелкой россыпью. Вторая половина тела выглядела сравнительно чистой, если не считать единичных крохотных точек.

Кай понял, что его надо сжечь. Может, в последнее время они перестали быть командой, но оставлять Бизона в таком виде гнить в земле и распространять заразу тоже казалось кощунством. Лучше погребение в очищающем огне. Кай вспомнил, что прихватил из дома Тхассу – протурбийца, приютившего их с Даной на ночь, – бутылку с адским огнем. Еще одну, помимо той, которую Белоснежка разбила. Количества жидкости хватило бы для проводов Бизона в последний путь.

Решив так, Кай собирался отвернуться, когда его слуха коснулось едва слышное хрипение. Он замер, вслушиваясь. Шагнул ближе к кровати. Наклонился.

И снова это «х-х-х»…

Бизон дышал! Тяжело, редко, словно борясь за каждый глоток воздуха, но дышал. Как Дана могла не заметить этого? Хотя… Кай сам едва не пропустил. Значит, вот еще одна зацепка. Бизон не умер. Только почему болезнь так сильно поразила его, ведь они вдвоем заболели при одинаковых условиях?

И есть ли шанс, что выкарабкается?

Казалось, Бизон задыхался. Кай заглянул в его приоткрытый рот. Поморщился:

– Вот это тебя угораздило…

Горло больного перекрывали пузыри. Отсюда и синюшный вид, и затрудненное дыхание. Еще немного – и Бизон бы задохнулся. Кай поискал и нашел взглядом нож, предусмотрительно оставленный Белоснежкой у кровати. Придерживая одной рукой за подбородок больного, другой аккуратно ввел острие в рот и проколол столько пузырей, сколько смог достать. В горле у Бизона заклокотало. Кай успел повернуть его на бок, чтобы вышла жидкость и больной не захлебнулся.

Откинувшись обратно на спину, тот задышал гораздо чище и ровнее. Значит, шанс выжить появился.

Когда Кай вернулся к Белоснежке, она беспокойно шевелилась и постанывала. Лихорадка набирала обороты. Три дня. Дана сказала, что он сам провалялся три дня. Значит, все просто – ему нужно лишь поддерживать в ней жизнь все это время. Если она переживет температуру, то, возможно, очнется. А другого исхода он и не допустит.

* * *

Я запомнила тот период обрывками. Находилась словно между небом и землей. Даже с большей охотой предпочитала ускользнуть наверх. Потому что туда все звуки долетали, будто через толстый слой ваты. Там исчезала изнуряющая боль в висках и лбу, когда казалось, что глаза вот-вот вытекут из глазниц. Судороги не скручивали тело. Я парила в забытьи, наполняясь бессвязными мыслями, и испытывала облегчение.

Но вот когда возвращалась обратно…

Я просыпалась в объятиях Кая. Он спал рядом со мной на боку, нас окутывала ночная тьма, если не считать отблесков очага, пускающих длинные черные тени по стенам. Рука Кая служила мне подушкой. Другой он обнимал меня, прижимая к себе. Кай был раздет по пояс, а я полностью обнажена. Мы лежали на постели, которую я устраивала для себя в соседнем с «изолятором» доме. Кай перенес меня сюда. Что-то стягивало кожу на щеке, и оказалось, что это дезинфицирующий пластырь из аптечки.

Видимо, Кай обрабатывал мои царапины. Я улыбалась, чувствуя его рядом, в одной постели с собой. Это казалось правильным. Так и должно быть. Всегда. Я хотела, чтобы он всегда был со мной. Больше ничего не имело значения.

А потом резко накатывали боль и ломота во всем теле, и это заставляло меня стонать и выгибаться. Тогда Кай резко просыпался, по-собачьи тряс головой, чтобы скорее избавиться от остатков сна. Он вскакивал на четвереньки, поворачивал меня на спину, обжигал ледяными прикосновениями чего-то мокрого. Я отбивалась. Кричала. Плакала. Умоляла его прекратить. На самом деле во мне говорила болезнь. Это она заглушала разум, которым я понимала, что Кай все делает правильно. Но в тот момент просто не могла вынести эти ощущения.

Он смотрел на меня, и в неясном свете я читала в его глазах боль. Ему было больно видеть меня такой. Тогда Кай меня целовал. Одной рукой держал мои руки, которыми пыталась оттолкнуть его. Другой прижимал противную ледяную тряпку к моему лбу. И целовал. Шептал мое имя. Просил потерпеть. Снова ловил мои губы своими.

– Не целуй меня, – бормотала я в ответ, – не надо… ты можешь заболеть…

– Я уже болею, Дана, – отвечал он с таким серьезным видом, что у меня внутри все сжималось. – Мы вместе болеем. Ты и я.

Я вспоминала. Точно, Кай тоже болен. Наверно, поэтому не боится. Считает, что выработал иммунитет от повторного заражения? Получалось, что так. Но он же еще сам не восстановился после лихорадки! Только успел очнуться – как свалилась я. Что же с нами будет?