Кирилл читал "стихи" Веры – и ему становилось всё более тошно.

"В чём же вечный вселенский секрет… банальности? Тайна как раз того, в чём, по определению, не может быть никакой тайны. Вот почему сами мы, будучи людьми, мягко говоря, не сильно оригинальными и до пошлости предсказуемыми, бежим, как от дурного запаха, от банальности чужих фраз и поступков? Нет ничего более несовместимого с любовью и даже просто симпатией, чем банальность. Уж скорее ненависть перейдёт в любовь, чем скука!

Две гордыни сталкиваются и отскакивают? Одинаково заряженные частицы отталкиваются друг от друга? Или мы просто всю жизнь отчаянно ищем того, чего в нас нет. А если встречаем то, что, по определению, есть в каждом, нас мутит от помноженной, возведённой в квадрат скуки. А помноженная скука – это уже тоска!"

Я хочу любить и быть любимой.

Без любви жизнь человека – пустыня.

На Земле и Небесах любовь необходима.

Боже, я кричу, дай мне любовь,

Если надо, я пролью за неё свою кровь!

"Господи, да ведь так она никогда не найдёт любовь! – чуть ли не с ужасом подумал Кирилл. – Есть графомания в поэзии – и графомания в чувствах. Как в переполненную бочку уже ничего не нальёшь, так в полном графине графомании настоящему просто не найдётся места".

Шаблонные фразы не становятся менее шаблонными, если их зарифмовать. Наоборот, делается безотчётно тоскливо от какой-то, увы, не литературной (если бы только!), а глубоко человеческой подмены. Неужто это ВСЁ, человече, что ты можешь сообщить себе подобным? "От избытка сердца говорят уста". Подмена в творчестве отражает подмену в душе: "любовь-кровь", похоже, напрочь вытесняет из жизни любовь. И вот это уже, действительно, "пустыня"!

Говорят, любовь – это чудо. Но в том-то всё и дело, что есть чудеса – и лже-чудеса. Вера в форме невроза порождает и "любовь" в форме невроза. От того и от другого одинаково хочется бежать – это инстинкт самосохранения. Фантомные чувства пугают нас, как привидения. Ненастоящая жизнь равносильна смерти. Человек борется вовсе не за выживание, – как животные, как вчерашняя лошадка, – а за сохранение Личности. Личность же, по определению, может быть только подлинной. Подлинный Бог, подлинный друг, подлинная любимая....

А тут! Погонишься за новыми впечатлениями – наступишь на старые грабли.

Так и хотелось крикнуть:

"Ну что у нас за жизнь такая, люди! Вырвавшись из одной ловушки, тут же загоняем себя в другую. Прям без передышки! Вот стоило только этой Вере спастись от выдуманной веры – чтоб так сразу вляпаться в выдуманную любовь!"

То, что она "выдуманная", у Кирилла теперь не было сомнений.

"Нафантазированная "Подлинно-Истинная церковь"; нафантазированная "малая церковь" – семья!.. ну да! непременно с человеком, которого ты видишь первый раз в жизни. И за что это она сама себя так мучает! Жаль и хочется помочь, да ведь не притворством же! Ни один человек не может дать то, чего у него нет. Если б я вообще никого никогда не любил, то, наверное, ещё бы мог поверить, что иногда "любят" вот так – одним умом. Что это "воля Божья"… Но то, чего требует бедная Вера – это воля… какого бога? Опять нашего старого знакомого?"

Первый раз Кирилл попал в такую ситуацию. До этого он знал только ту неразделённую страсть, когда он любил, а его – нет. Думал, если наоборот – это легче, оказалось – гораздо тяжелее. Неприятно быть предметом чьей-то страсти! Неприятно вообще быть предметом. Вроде, аксиома – а вот и она познаётся только опытом.

В нашем мире подмен всё время идёшь по минному полю. Страсти – и свои, и чужие, – взрываются там и сям, как "растяжки". Обезвреживать их умеют, кажется, только сапёры-аскеты – но их единицы на всё мироздание. Тяжело без карты! Минируют все и всё, без всякой системы, и каждый из нас сам изнутри тоже заминирован.

Но ясно одно: страсти – не любовь: особенно несомненно это видно со стороны (сами в себе мы это различие распознаём задним числом, уже подорвавшись). Главное содержание всей нашей жизни, её главная формула – крайняя необходимость любви при крайнем неумении любить. Эта крайняя необходимость любви - единственная движущая сила жизни, единственный её подлинный стимул. Эта возможная невозможность – единственная цель: "Невозможное человекам возможно Богу".

Любовь – самое сверхъестественное, что только есть на свете. Она, действительно – "сверх" всего, к чему мы привыкли в обыденной жизни. Но тут… тут атака "влюблённостью". Авианалёт.

Нет ничего отвратней Подмены… не только образа Бога, но и образа человека-избранника в нашей душе.

Подмена хуже измены.

Вот ты ищешь-ищешь всю жизнь Единственного Бога, а находишь… того, кого в псалмах называют чуждым. Ищешь-ищешь единственного в твоей жизни Человека и находишь… бесконечно чужое тебе существо. Мы все друг другу – ближние, но всякий раз, чуть только речь заходит об одном исключительном ближнем, претендующем на единственный трон, катастрофически часты ошибки. Ближний – он и есть ближний, но стоит только сотворить из него кумира (или ему из тебя), как он сразу же становится чужим.

Однажды кто-то сказал: "Как бы хотелось запретить в себя влюбляться! Знак повесить дорожно-запретительный, что ли!? Если б в меня не влюблялись, я бы любил".

А пока человек не нашёл себя, он хватается за соломинки: нет, даже и не за окружающих, а за свои фантазии о них. Заодно – за свою фантазию о Боге. О Его воле. А ты со стороны растерянно смотришь и не видишь, где же в человеке человек, чтобы его полюбить. Есть его всеобъемлющая самофантазия – но где он сам? Раз даже он сам себя не нашёл, как же тебе его найти? Вообще, где же в нас мы: самый главный вопрос! "Господи, дай нам и Тебя, и себя отыскать".

А может, вся эта история-истерия показывает, как тошно не любить!

Это самое страшное состояние во Вселенной. Вот не любишь – и всё тут. И ничего не можешь с собой поделать. Ад – это не когда нас не любят, это когда мы не можем любить. Вот не можем и всё!

Не-любовь властью врывается в наше сердце, как кусок "яблока" Адаму в желудок. Не-любовь мучает нашу цивилизацию. Не-любовь – как у современной Украины с Россией: насильно же мил не будешь! Худшая из всех агрессий: попытка заставить себя любить. Опять вспомнился фильм "Про Красную Шапочку". "Тебя излупят плётками, и ты как миленькая полюбишь меня!"

Потом Кирилл