Что же касаемо коменданта крепости сэра Томас Кюнемонда и его помощника — бог весть, что они делали. Да ничего толкового: ни город, ни крепость защитить не смогли — сдали.

* * *

Боярина Анкудея Ивановича Хомякина, отпев, схоронили на православном погосте при Спасской церкви. При жизни Хомякин много грешил, но воином оказался славным. При известии о его гибели плакала семья в Новгороде, немножко всплакнули слуги… и уж совсем навзрыд рыдала одна тихвинская дева — холопка. Нет боярина — убили. Кто ее теперь защитит?

Никита Петрович Бутурлин же, будучи человеком служилым, так покуда и не вернулся домой, дабы решить все свои земельные дела. Не попал пока и в Ригу — ратник на войне сам себе не хозяин. Да и о возлюбленной Аннушке, честно говоря, некогда было грустить. Как-то и вспоминал ее Никита все реже и реже… да и была ли у них любовь? Может, это просто влюбленность? Поехать бы в Ригу, встретиться, поговорить. Как там Аннушка? Вышла уже замуж за того черта купца? Или все еще считается помолвленной? А батюшка ее как? Эх, Аннушка, Аннушка… все же томило, томило сердце. Может, и вправду — любовь? Разобраться бы… понять бы… Ибо вместо Аннушки все чаще и чаще представлялась Никите некая девушка Серафима… ключница с небесно-голубыми глазами и юным трепетным телом. За кого она там замуж просилась? За какого-то богатого хромца… А вот уж нет! Погодим… посмотрим…

Через пару дней после похорон Хомякина князь-воевода Потемкин увел войско к крепости Орешек, именуемой шведами Нотебург. В Ниене же… кто спасся — тот спасся, кто уцелел — тот уцелел…

Не прошло и пяти лет, как по Кардисскому миру город вновь вошел в состав Швеции и очень быстро возродился… чтобы потом сгинуть уже навсегда, уступив место блистательному Санкт-Петербургу.