— Он в доме судьи. Знаешь, где это?

— Знаю.

— Ну, так погоди маленько… Нас проведешь, покажешь. Там, говорят, богатства…

— Это у Законника Карла богатство? — желчно ухмыльнулся Бутурлин. — Ну-ну… А вообще, жду. Выходите.

Выйдя на улицу, он посмотрел на усевшуюся прямо на мостовую Марго. Наклонился, встряхнул за плечи:

— Жить хочешь?

— А? — девушка словно не понимала, пришлось хлестнуть пару раз по щекам.

— Жить? Пожалуй, что и нет… незачем…

— Ну и дура. Зря я тебя выручал… Тогда пойду…

— Эй, эй… Господин! Никита! Постойте… Я… я не знаю, что мне делать теперь, куда идти?

Дрожащая, бледная, как смерть, Марго стыдливо прикрыла рукой грудь, торчащую из прорехи в платье… Ага, уже почувствовала стыд! Это неплохо.

— Пойдешь в Спасское. Найдешь лодочника… переправишься… На вот тебе деньгу — заплатишь. Там сыщешь старосту или дьячка. Скажешь, что от меня, от Никиты-лоцмана. И, самое главное, еще скажешь, что умеешь плести кружево. Настоящее брабантское кружево. Поняла?

— Ага, ага… — девушка быстро-быстро закивала. — Про кружево не забуду… Я ведь впрямь умею его плести. Ну, не брабантское… но ничуть не хуже…

— Ну, прощевай тогда. Удачи, — чмокнув девушку в щеку, Бутурлин неожиданно улыбнулся. — А тебя по правде-то как зовут?

— Бригитта.

— Бригитта… хм… Удачи, Бригитта!

— Да хранит тебя Пресвятая Дева, мой славный господин! Да хранит тебя Пресвятая Дева…

* * *

Никита Петрович заметил воеводу Потемкина еще на подходе к дому судьи. В роскошной парчовой ферязи, небрежно наброшенной поверх панциря, в высоком узорчатом шлеме — шишаке, при сабле с украшенной алыми самоцветами рукоятью, Петр Иванович деловито раздавал указания подбегавшим к нему сотникам.

— Ты, Никифор, прочеши лес… мало ли! Потом обо всем доложишь… Так… Иван Иваныч, давай-ко, милый друг, ко складам со всякой снедью… Чай, не успели еще пожечь?

— Дак, князюшко, склады-то сгорели уже. Сами же свеи и подожгли. А мы не успели.

— Плохо, что не успели, — князь сразу насупился и помрачнел. — Придется в Орешек уводить войско. Не голодовать же здесь оставаться. Да и негде — вона, развалины кругом одни да пепелища.

— Дак… а вона, тут-то, княже, дома целы.

— Так это — пока… Хоп! Кого я вижу? Никитушка! Ах, молодец — живой! Славно ты меня с планом выручил, славно… Взяли мы Канцы — как пирог разрезали! Все благодаря тебе. Ну, ну, не журись… Достоин награды! Иди, дай обниму.

Обнявшись с воеводою, Никита Петрович, улучив момент, спросил про своих слуг.

— А, посланцы твои! — наморщив лоб, припомнил Петр Иванович. — Так здесь они где-то шуруют… Да вон! Не они ли стоят?

Приметливый был князь-воевода Потемкин, с головой добре дружил, всех людей своих помнил — даже вот и совсем непотребных холопей и то не позабыл. Вот ведь память!

Они, они и стояли на углу. Игнатко и Ленька. Улыбались несмело. А, как перехватили хозяйский взгляд, подбежали, пали на колени…

— Ай, господине! Живой!

Бутурлин тоже смутился…

— Ну, вставайте. Обнимемся, что ли, ага…

Обнялися. Своеземец-помещик и холопы его верные. Как родные… Так ведь и родные — правда и есть.

В этот момент из дома судьи послышался выстрел. Все вздрогнули, повернули головы. Больше не стреляли… Только кто-то громко ругался, возился, шумел…

— Что там такое? — нахмурился князь.

Тут же и метнулись слуги, вернулись с докладом тотчас же:

— Судья, именем Карл Линдберг, насмерть застрелил славного боярина нашего, Анкудея Хомякина!

— Хомякин погиб? — Потемкин явно расстроился. — Жаль, жаль. Славный вояка был! А точно его убили-то?

— Я, княже, проверю! — вызвался Бутурлин. — Побегу.

— Давай, Никитушка. Глянь. Людишек своих возьми, эй…

Грузное тело Хомякина лежало на дощатом полу в кабинете. Вся грудь боярина была в крови, выкатившиеся глаза недвижно смотрели в небо… точней, в потолок, покрытый резными узорами. Рядом, упав на широкий объемистый сундук, навзничь лежал королевский судья Линдберг, более известный под именем Законник Карл. На шее его пролегла глубокая рана — как видно, ударили саблей, едва не отрубив голову. Конечно же, судья, как боярин, тоже не подавал никаких признаков жизни.

— Понятно, — осмотрев все, Никита Петрович взглянул на хомякинских ратников. — Кроме судьи, никого в доме не было?

— Слуги говорят, какая-то девка еще… Но мы не видали… не нашли…

— Ага, ага… — лоцман глубокомысленно покивал. — Ну, парни — давайте-ка к воеводе… А потом этот дом — ваш! Тут много чего.

Услыхав про дом, ратники явно обрадовались, даже про господина своего забыли.

— Ага, ага! Мы быстро… туда-сюда… живенько, да…

— Боярина с собой захватите!

— Боярина? Ах да…

Ушли. Убежали. Унеслись.

— Уберите это, — кивнув на труп, приказал Никита Петрович верным своим холопам.

Игнатко обернулся:

— А куда?

— Куда хотите. В сад можете, да.

Парни сноровисто взяли труп за ноги и потащили по лестнице вниз. Без всякого почтения, просто как мясную тушу. Вот вам и судья. Был судья. Когда-то. Был, да весь вышел.

— Ну, вылезай, — усевшись на сундук, молодой человек громко промолвил по-шведски. — Вылезай, кому говорю! Ах да… как ты вылезешь-то?

Встав, Никита Петрович откинул тяжелую крышку… обнаружив прятавшуюся в сундуке барышню с красивым кукольным личиком и белыми, как лен, волосами.

— Вот что, Кристина… Твой отец убит.

— Я… я знаю…

Девушка вовсе не выглядела такой уж испуганной, скорее — злой.

— Мои люди проводят тебя до реки… найдут лодку. В Спасском ты знаешь, кого искать… Знаешь?

— Тех женщин… Я поняла. Откроем шляпную мастерскую. Война войной, но не всегда же она будет. Город отстроится заново. И жить как-то надобно, да… — пухлые губки тронула легкая улыбка… тотчас же сменившаяся гримасой ненависти и боли. — Жаль отца. Он не делал никому зла и всегда уважал только закон.

— Жаль, жаль боярина, — вздымаясь на коня, с сожалением молвил Потемкин. — Экий лихой молодец был. Погрести с почестями! В храме Спасском отпеть.

В этот лень, тридцатого июня тысяча шестьсот пятьдесят шестого года от Рождества Христова, город Ниен был захвачен войсками князя Петра Ивановича Потемкина. Захвачен, разграблен и сожжен почти дотла. Пострадало полтысячи домов, не успевшие скрыться жители были убиты. Все высокое начальство — генерал-губернатор Ингерманладии Густав Горн и его помощник дерптский правитель Карл Мернер — сбежали из города при первых же слухах о появлении русского войска. Уплыли на посыльной галере… той самой, где был прикован к веслу некий Йохан Фельтског, бывший капитан и бывший лояльный подданный шведской короны… всего лишь немного контрабандист. На той же галере покинул обреченный Ниен и Антон Байс, немолодой щеголь с неприметным лицом, помощник почтенного негоцианта из Риги герра Фрица Майнинга.