Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Синклэйр отодвинул назад стул и тихо присвистнул себе под нос.
– И, полагаю, эти фотографии у тебя сейчас с собой?
Кейт потянулась к сумке, вытащила оттуда конверт и разложила снимки на столе.
Сосредоточенно, с каким-то даже трепетным почтением детектив и Кейт стали изучать всякое запечатленное там лицо. Отдавая каждой жертве заслуженное внимание.
Кейт гадала, узнает ли полицейский Барбару, и стала искать ее на снимках. Но тут ее взгляд вдруг привлекло другое лицо. Кейт ткнула пальцем в фотографию и развернула ее к себе, чтобы получше видеть.
– Бог ты мой, это же Эмма! Эмма!! – потрясенно повторила она и, чувствуя, что сейчас расплачется, отвернулась, чтобы взять себя в руки.
Взяв в руки снимок, Синклэйр стал внимательно его изучать.
– Это и есть наша девушка?
– Да, я в этом уверена. Я вчера почти весь вечер на нее глядела. Извините, – обронила она и поспешно высморкалась.
Когда Кейт уже потягивала горячий чай, который ей принесли, чтобы как-то успокоить, в комнату сунул голову молоденький полицейский:
– Сэр, там к вам женщина. Точнее, семейная пара. Они сейчас в дежурке.
– А по какому вопросу, Клайв? – спросил Синклэйр. – Это может подождать?
– Не уверен, сэр. Она говорит, это насчет того младенца.
В мгновение ока Кейт и Энди развернулись к пареньку.
– И кто они? – уточнил детектив-инспектор. – Как зовут их, Клайв?
– Эмма и Пол Симмондс, – ответил тот, сверившись с листочком в руке.
– Черт подери… – проворчал Синклэйр. – Усади их в комнате для допросов номер девять. Дай им там по чашке чая или еще чего-нибудь. Я буду через пять минут.
Кейт пристально посмотрела на Энди.
– Она сама к тебе пришла. Она хочет тебе что-то рассказать. Господи, а мне нельзя?.. – Ей доводилось слышать от коллег, как их допускали понаблюдать за допросом через одностороннее зеркало.
– И думать забудь, Кейт. Это полицейское дело, – отрезал Синклэйр. – Обсудим все позже.
Кейт собрала свои вещи и принялась засовывать все обратно в сумку.
– Погоди-ка, оставь мне поляроидные фото. Похоже, они нам понадобятся, – сказал Энди.
Воскресенье, 29 апреля 2012 года
Эмма
Теперь очередь Пола. Ему необходимо это знать. Не хочу, чтобы он вдруг все выяснил, когда придет полиция. Это будет нечестно по отношению к нему.
Придя домой, я не спешу снимать пальто. Прошу мужа пойти со мною прогуляться по парку, что недалеко от нашего дома, сказав, что мне надо подышать свежим воздухом.
– Ты и правда очень бледная, Эмма, – соглашается он. – Сегодня немного ветрено на улице, но зато хоть выдует всю хандру.
Ни о чем особо не говоря, мы гуляем с Полом по парку. Время от времени он обращает мое внимание на свежепосаженные цветы на клумбах или на собак, гоняющихся за палкой. Когда мы вновь подходим к парковым воротам, то покупаем себе в киоске кофе и садимся на скамью.
– Ну что, тебе получше? – спрашивает Пол.
– Да, спасибо, – киваю я. – Мне необходимо кое-что тебе рассказать, Пол. То, что в скором времени может обо мне раскрыться.
Он явно встревожен услышанным, и я бы рада остановиться – но я должна сказать ему все именно сейчас.
– Пол, – говорю я, – у меня когда-то был ребенок.
– Но… – начинает он, однако я обрываю его на полуслове.
– Просто послушай, Пол. Я знаю, ты считаешь, я все выдумываю, но это не так. У меня родился ребенок, когда мне было пятнадцать лет. Никто об этом не знал, потому что я скрывала свою беременность. Но все же я его родила. И закопала это дитя в нашем саду на Говард-стрит.
Пол ставит на скамейку кофе и берет меня за руки, слушая мой рассказ об Уилле. Он очень бледный и, пока я говорю, сидит не шелохнувшись.
Когда я умолкаю, он по-прежнему сидит неподвижно, точно изваяние.
– Мне очень жаль, Пол, – тихо говорю я. – Мне совсем не хотелось приносить в твою жизнь подобные несчастья.
Пол глядит на меня, и в глазах у него слезы.
– Эмма, – произносит он, – я всей душой готов тебе поверить. Но это очень серьезные обвинения. И если они не соответствуют истине… Если ты ошибаешься, пусть даже в каких-то деталях, это повлечет нешуточные последствия. Ты ведь это понимаешь, да?
– Это все абсолютная правда, Пол. Клянусь.
Тогда он обхватывает меня обеими руками и начинает легонько покачивать. Я съеживаюсь в его объятиях точно ребенок, и это приносит мне успокоение.
– Эмма, – говорит он наконец, – что же теперь будет?
– Не знаю. Теперь все зависит от полиции. Хочу к ним сходить поговорить. Ты пойдешь со мной?
Кажется, мы целую вечность сидим с Полом в участке в комнате ожидания, пока найдут нужного нам инспектора полиции.
Мы поднимались сюда по лестнице, держа друг друга за руку, словно так ощущали себя намного сильнее. И все равно я чувствовала, как от меня к Полу и обратно перебегает ледяная дрожь. Когда мы дошли уже до двери, Пол взглянул на меня и улыбнулся:
– Все будет хорошо, Эм.
Я в ответ кивнула.
Забавно, я всегда представляла, как у меня на пороге появится полиция. И вот пожалуйста – сама теперь оказываюсь перед их дверьми.
У стойки дежурного мы называем свои имена и говорим, что хотим побеседовать с детективом-инспектором Синклэйром. Именно он упоминался в статьях об Элис Ирвинг как офицер, ведущий это дело. Дежурящий молодой полицейский просит нас пока присесть, и Пол пристраивается рядом с мужчиной, которого, судя по его виду, крепко избили. Он пьяный, весь в крови и плачет. Пол дает ему несколько бумажных платочков, чтобы утереться, и даже пытается с ним говорить, но тот настолько не в себе, что, похоже, его и не слышит.
Я сижу рядом с Полом, легонько подергивая коленом в такт звучащей во мне мелодии.
Когда нас наконец вызывают к стойке, Пол касается моего плеча, и мы дружно встаем.
Мы невероятно долго куда-то идем, и от широких шагов констебля по коридору разносится гулкое эхо. Все вокруг кажется каким-то гиперболическим – и ход времени, и окружающие звуки, и сияние множества ламп. Я впиваюсь ногтями себе в кожу под ручкой сумочки. «Все будет хорошо, Эм», – повторяю я про себя как заклинание.
Усадив нас в одном из кабинетов, молодой полицейский ничего не объясняет, но предлагает пока чего-нибудь попить и приносит нам сладкий чай в тонких пластиковых чашках, которого ни я, ни Пол не переносим. Мы молча продолжаем ждать. Каждый словно затаился в собственном мыльном пузыре. Между нами сказано уже все, что мы могли сказать друг другу.