– Лиза? – выдыхает он, с остервенением выкручивая манипулятор.

– Я, я, – говорю.

– Сейчас мы выйдем... – бормочет он, – из узкой части... станет полегче...

– Да ты не отвлекайся, – говорю. – Я в тебя и так верю.

Он не улыбается, но лицо его немного светлеет. Я присаживаюсь у стеночки – кормить его в таком режиме совершенно невозможно, придётся подождать.

Минут через десять и правда становится полегче: теперь истерическое вихляние в пространстве продолжается не всё время, а с перерывами в пару минут.

– А, Лиза, ты ещё тут? – замечает меня дорогой супруг. – Что-то нужно?

– На, – говорю, – жуй, пока есть возможность.

– Ой да ладно, я бы перебился, пока...

– А ну быстро.

Перебиться-то он, может, и перебился, но уминает всю палку в три укуса. В чём-то всё-таки мама была права...

Остальные трое поглядывают на капитана с завистью, и я обещаюсь принести ещё еды на всех. Тут у них снова начинается опасный участок, и я уползаю, придерживаясь за стенку.

Копчёность идёт на ура, к тому же теперь меня ещё отдельно ценят как сотрудника, не занятого в управлении кораблём и обороне его непосредственно, и оттого свободно бегающего по кораблю. В итоге приходится всех обносить.

Фотографии муданжских пейзажей в иллюминаторах начинают меняться на вечерние, когда Азамат наконец-то выпадает с мостика.

– Всё, – говорит он счастливо, потирая уставшую шею. – Мы выбрались. Эти сволочи думали, что мы там разобьёмся, преследовать даже не пытались.

– Вот идиоты, – говорю радостно. Оказывается, всё это время я очень-очень боялась, но понимаю это теперь только по чувству облегчения. – Как будто не знают, что ты у меня непобедимый!

Он хохочет, и я заставляю его наклониться, и мы долго и душевно целуемся посреди холла. Он пахнет молоком и мясом, и ему абсолютно всё равно, что на нас смотрит полкоманды. Сегодня можно, заслужил. Моя одежда пропитывается его потом, и я прижимаюсь плотнее, потому что хочу перенять его запах заодно с силой и удачей. Мой отважный рыцарь, муж мой.

Всё-таки приходится разлепиться, жизнь-то не стоит на месте. Мы тащимся мыться, усталые и счастливые, с чувством, что все дела в кои-то веки доведены до конца и ничто не висит над душой. Можно просто получать удовольствие от жизни. Мы оккупируем ванну второй раз за сутки, и я устраиваю Азамату подробный массаж всего тела, чтобы прогнать даже само воспоминание о каких-то неурядицах. Мы много, долго, вдумчиво целуемся, а потом занимаемся любовью, вспенивая воду и нарочно поднимая фонтаны брызг – этакая оргия жизни после спасения.

Наконец мы вытаскиваем свои промокшие насквозь тела на берег, кутаем их в тёплые халаты и перекантовываем в спальню, где позволяем им рухнуть в произвольных положениях на сдвоенную кровать. Сегодня никакой чумной духовник нам не указ.

– Где мы теперь? – спрашиваю я в полусне.

– В кровати, я думаю, – бормочет Азамат не более осмысленно.

– Не-ет! – хохочу я. – В какой галактике?

– А-а, так в Водовороте. Этот туннель выводит почти к самому Мудангу, завтра вечером уже причалим.

– Ого! – просыпаюсь я. – То есть, получается, мы срезали путь?

– Ну да, получилось, как в той сказке... эти кусты – мой дом родной.

Мы снова смеёмся, потому что сейчас всё вызывает только смех. Азамат жмёт что-то на пульте, и из потолка, в который ушла стенка, выдвигается на ножке экран-иллюминатор, в котором видна система со звездой и несколькими планетами. Азамат увеличивает одну из дальних, приближает её к нам. Она вся равномерно синяя, маленькая такая и похожа на стеклянные шарики для аквариумов.

– А где суша? – спрашиваю.

– Сейчас на другой стороне, – говорит Азамат странным ласковым голосом, как будто о маленьком ребёнке. – Днём увидишь.

Я закрываю глаза и жду дня.

Утром мы оба нервничаем и оба это тщательно скрываем. Не знаю, как у меня, а у Азамата получается плохо. Пялится в иллюминатор пустым взглядом, зубы чистит минут двадцать, наверное, да ещё и личное пространство у него вдруг некстати увеличивается: обниматься мы не хотим, мазаться тоже, и вообще, давай опустим стенку, переодеться надо. Ну, необмазанным он от меня не уходит, и так вчера пропустили, хотя в ванне я, конечно, его всякими гелями полила, но это не то же самое. И всё-таки, как только я заканчиваю втирание, он мгновенно закрывается у себя, не успеваю и глазом моргнуть. Прекрасно. Самое то, что нужно, ага.

Что ж, мне ничего другого не остаётся, как брести на завтрак в гордом одиночестве. К счастью, никто не обращает внимания на мою кислую рожу, поскольку все увлечены мыслью, что вечером уже будем дома. Никто – кроме, конечно, Алтонгирела.

– Дай угадаю, – говорит он с мрачным ехидством, когда я падаю напротив, – закрылся и никого видеть не хочет?

Я даже не отвечаю, только строю рожи. Надо думать, это типичная реакция на стресс. Ладно, кому что. Я на нервах вышиваю, Сашка покупает бытовую технику, Кирилл зачем-то во всех комнатах свет включал и ругался, если я выключала... ну, а Азамату, значит, одному надо побыть.

– Ладно, – отмахивается Алтонгирел, – это максимум до обеда. Потом надо будет собираться, и его всё равно задёргают.

Киваю, в принципе, я так и думала, что долго ему там не просидеть. Набираюсь духу и говорю Алтонгирелу:

– Нам вообще с тобой поболтать бы.

– О чём? – пожимает он плечами.

– О том. Я так понимаю, всё будет сегодня?

Он кивает, чешет подбородок. Потом снова пожимает плечами, даже два раза подряд.

– Ладно, приходи после еды, поболтаем, если тебе это от волнения помогает.

Закатываю глаза – ну почему ему вечно нужно выставить меня ипохондричкой? Его что, в детстве какая-то женщина обидела, что он теперь нас всех так люто ненавидит? Однако после завтрака послушно плетусь за ним.

– Я, собственно, не знаю, о чём с тобой говорить, – сообщает он мне, зайдя в каюту и закрыв за мной дверь. – Азамат тебе нужен, это я понял. Ты ему – тем более, это и джингошу ясно. Девка ты в принципе неплохая, хотя и с закидонами, но совесть есть, ещё бы пользоваться научилась... Именем ему, опять же, подходишь. Плохо, конечно, что ты командовать любишь, а Азамат слишком послушный. Надо тебе посмирнее стать, хотя бы задачу такую перед собой поставить. А дальше уж – что боги решат.

– Это, конечно, прекрасно, – говорю, – что я так завидно выгляжу в твоём описании, но мне как-то интереснее, как будет происходить церемония. Где это будет? Сколько будет народу? Сидя, стоя? Что надо будет делать?

Алтонгирел делает такое лицо, как будто ему вместо старших курсов вуза предложили попреподавать в дебильном интернате.