– Ты права, – согласился он, обводя пальцем идеальные контуры ее лица. – Но зато я могу предъявить права на тебя, Валентина. Сейчас. Немедленно.

И, не оборачиваясь, рывком задвинул засов на двери.

Давка в «Сарди» была такой, что никто не заметил, как ведущая актриса и Видал Ракоши стараются постоянно держаться вместе, явно злоупотребляя при этом обществом друг друга.

Стен Кеннауэй восторженно принимал поздравления Видала. Не было ни одного фильма Ракоши, которого бы он не видел. Он смотрел их снова и снова, стараясь учиться у великого режиссера. Видал Ракоши не стремился вписаться в голливудскую систему, а работал вне ее и добился славы и успеха. Для Стена этот человек был ожившей легендой.

– Видал Ракоши считает, что присутствующие на сегодняшнем спектакле никогда его не забудут, – возбужденно поделился он с одним из ведущих критиков Бродвея.

Тот лишь высоко поднял бокал с шампанским в знак согласия. Даже сейчас при воспоминании о неукротимой чувственности, почти физически ощутимой под внешней сдержанностью и спокойствием героини Валентины, по спине критика поползли мурашки.

В комнате звенели поздравления, лучшее французское шампанское текло рекой. Лейла казалась опьяненной успехом и счастьем.

– О, пожалуйста, ущипните меня, я никак не могу проснуться, – повторяла она актерам, тоже быстро хмелеющим, но уже от вина. – Это не Ларри Оливье, вон там, рядом с Валентиной и Видалом?

– Он приехал сразу же, после того как сыграл в бергмановской пьесе «Не время для комедии».

– О Боже! А с ним Катарина Корнелл! И Гатри Мак-клинтик?!

. – Он привез с собой всех актеров, и тебе лучше сделать сияющее лицо и улыбнуться как можно лучезарнее, дорогая. Эллиот Арнольд из «Нью-Йорк телеграф» направляется в нашу сторону.

– Какого черта он здесь делает? – осведомилась Лейла, лихорадочно хватая очередной бокал с шампанским. – Ему следовало бы писать рецензию на «Гедду»!

– Если он здесь, значит, уже все написал, дорогая. И не тревожься о ее содержании. У меня предчувствие, что мы за один вечер достигли славы и признания.

– Благодаря Валентине, – прибавила Лейла. – Никто из тех, кто попадает в ее орбиту, не может провалиться.

Валентина… Валентина… Это имя звучало повсюду. Она потрясла их. Ошеломила. Воспламенила. Единственным человеком, оставшимся безучастным в этой комнате, казался Дентон Брук Тейлор.

Остальные были слишком охвачены истерией, что бы заметить, как Валентина не только вошла вместе с Видалом, но и крепко держала его за руку. Правда, вряд ли этому придали бы значение. Все вокруг обнимались и целовались. Видал был режиссером Валентины, она снималась только у него, и все посчитали вполне естественным, что он делил с ней сегодня лавры. Но Дентон мгновенно понял, что с появлением Видала его собственным тщательно разработанным планам грозит крах.

Просто друзья не держатся за руки с таким видом. Они буквально пожирали друг друга глазами.

Холодная ярость скользкой гадюкой заползла в душу. Никто еще не смел лишать его желанной добычи. Серые глаза Дентона стеклянно блеснули. Недаром на аукционах он перебивал цену любого конкурента, торгуясь до последнего, и не позволял никому купить облюбованную им вещь. Сейчас он поступит точно так же. Какую бы роль ни играл Видал Ракоши в прошлом Валентины, будь Дентон проклят, если позволит ему вновь появиться в ее жизни. Ракоши должен уйти. Но как и когда?

Стен Кеннауэй обнял Брук Тейлора за плечи.

– Вы были правы, Дентон. О Господи, как вы были правы!

Дентон раздвинул в улыбке тонкие губы, не спуская глаз с Валентины и Видала. Нужно найти способ! Обязательно нужно найти!

Лейла, завороженная воспоминанием о Лоуренсе Оливье в роли неотразимо сексуального Хитклиффа из фильма «Тревожный рассвет», только что вышедшего на экран, была потрясена присутствием своего кумира. Когда он отошел от нее и направился к Дентону, она протолкалась сквозь толпу к Валентине и восторженно зашептала:

– Боже! Все это и Хитклифф в придачу! Просто глазам своим не верю!

– Ты, случайно, ке изменила своего решения бросить все ради любви? – коварно осведомилась Валентина.

– Очень соблазнительная мысль… но нет. Говоря по правде, я ухожу, и сейчас же. Просто не терпится рассказать Рори о сегодняшнем вечере!

– Неужели его не было в театре? – поразилась Валентина.

Лейла смущенно потупилась.

– Нет. Меня и так трясло перед выходом на сцену! Только Рори не хватало! Знай я, что он сидит в зале, просто грохнулась бы в обморок.

Она перевела взгляд с сияющего лица Валентины на Видала. Куда девался резкий, замкнутый, мрачный незнакомец? Глаза сверкали, белые зубы блестели в улыбке. Лейла заметила их крепко сцепленные руки и лукаво улыбнулась.

– Возьми, Валентина. Это ключ от моей квартиры. Я сегодня ночую у Рори. Желаю счастья.

– Ну, зачем… – начала было Валентина.

Но Лейлу уже поглотила толпа поздравляющих. Валентина взглянула на ключ и усмехнулась. Лейла знает. И всегда знала. Она не могла вернуться в отель вместе с Видалом еще и потому, что Александр раскинулся во сне на двуспальной кровати. И кроме того, она просто не желала ехать в отель. Их любовь заслуживала большего, чем безликая гостиничная обстановка. Неряшливая, но удобная и обжитая квартира Лейлы идеально им подойдет.

– Что это? – спросил Видал, глядя на ключ, зажатый в ее руке.

– Ключ от квартиры Лейлы, – пояснила она и, помедлив, добавила: – Лейла там не ночует. По крайней мере сегодня.

Пламя, полыхнувшее в глазах Видала, казалось, растопило ее плоть.

– Тогда идем, – неузнаваемо-хриплым голосом пробормотал он. – Нет никакого смысла ждать первых выпусков. Рецензии будут восторженными, вот увидишь! Пойдем.

Взяв за руку Валентину, он начал проталкиваться к выходу.

– Подожди, – настойчиво попросила она, вырываясь. – Мы не можем сразу идти туда, Видал. Мне нужно вернуться в отель и посмотреть, как там Александр.

– Но разве он еще не спит?

– Сомневаюсь, особенно после всех сегодняшних волнений, но даже если и так, проснувшись утром, он непременно захочет узнать, где я.

– Но ведь с ним, конечно, будет няня!

Валентина снисходительно улыбнулась:

– Да, но ему непременно нужно видеть меня!

Видал нахмурился. Валентина права, хотя ему до сих пор просто не приходило в голову, что быть родителем – значит терпеть массу неудобств. Однако он тут же представил своего непослушного, озорного, кудрявого сына и улыбнулся. Неудобства, черта с два! Это привилегия, честь, которой он так долго был лишен!

– Мы оба поедем в «Плазу», – решил он, добравшись наконец до кремовой с золотом двери. – Мне многое нужно наверстать во всем, что касается Александра.