– Ты имеешь в виду, что дедушка Селвин хочет, чтобы я это сделала.

– Боюсь, что да. Ты приносишь эту жертву, чтобы я мог наслаждаться покоем, – сказал он, легонько ткнув в нее пальцем.

Вероника рассмеялась и увернулась от него.

– Для тебя, папа́, я готова на что угодно. Даже на тронный зал!

– Спасибо, душа моя. – Он переставил трость, чтобы приложить руку к сердцу и поклониться ей. – Я в долгу перед тобой.

– Хотя это действительно глупо. Я имею в виду, что приближается война…

– Войны может и не быть.

– Филипп думает, что будет.

– Филипп – смышленый молодой человек. Надеюсь, он ошибается.

Вероника тоже надеялась на это. Она не могла вынести мысли о том, что ее брат, тихий, талантливый Томас, отправится на битву. Другое дело Филипп. Он находил мысль о войне захватывающей. Он не понимал, сколько страданий до сих пор приносили папа́ раны, полученные в битве при Белло Вуд[68]. Для Филиппа Давид с солдатской выправкой и высоко поднятой головой, опирающийся на палку из слоновой кости, был романтическим героем. Филипп полагал, что отдать ногу за страну означает быть покрытым славой. Он понятия не имел о боли, которая омрачала отцу ночной сон, и о том, сколько раз им приходилось вызывать доктора, когда страдания становились невыносимыми. Никто не должен страдать…

Глухой стук булавы вывел Веронику из задумчивости. Один, два, три раза со звоном ударили по полу, и лорд-камергер голосом еще более скучающим, чем чувствовала себя Вероника, провозгласил:

– Достопочтенная Вероника Селвин.

Наступила ее очередь.

Она справилась довольно хорошо: не наступила на длинную юбку, а шлейф, как и полагалось, послушно тянулся за ней. Вероника завела одно колено за другое – руки ее при этом были опущены – и сделала реверанс сначала перед королевой Елизаветой, а затем перед королем Георгом. Елизавета приятно улыбнулась ей и кивнула – как и всем остальным девушкам. Георг – бедный Георг, который, как поговаривали, боялся публичных выступлений и даже появляться на публике, – не отрываясь смотрел куда-то выше головы Вероники. Когда она распрямилась, то увидела каплю пота, стекающую у короля со лба по носу, и посочувствовала ему. Должно быть, это щекотно до невозможности!

Вероника как раз отступала в сторону, как ее учили, когда вперед шагнул чопорный мужчина со светлыми усами. Лорд-камергер произнес длинную цепочку немецких имен, из которых Вероника уловила только «фон Риббентроп». Она гораздо лучше понимала по-французски. Его Величество Георг VI поднялся, чтобы лично приветствовать почетного гостя.

Фон Риббентроп застыл на месте и щелкнул каблуками. Затем в шокирующем жесте вскинул правую руку, едва не ударив короля в грудь, так что тот инстинктивно отшатнулся.

Все присутствующие, как один, в ужасе вдохнули, после чего на несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Потрясенные лица повернулись к фон Риббентропу, а лорд-камергер невольно слегка приподнял церемониальную булаву, словно хотел отогнать ею немца от короля.

Вероника не могла с точностью понять, что произошло дальше. В тот момент она с ужасом, как и все, смотрела на мужчину, оскорбившего короля Георга. В следующее мгновение все вокруг стало размытым и внезапно окуталось дымом. Стены, портьеры, богатый ковер исчезли за желто-алым пламенем. Веронике казалось, будто у нее распухает мозг. Вдобавок она испытывала вызывающее головокружение чувство, будто поднимается, глядя сверху на свою причудливую, увенчанную перьями голову, белое платье, сверкающие короны членов королевской семьи…

Вид внезапно изменился – теперь она необъяснимым образом смотрела сверху на крышу полыхавшего Букингемского дворца. Город тоже был охвачен огнем. Клубы дыма заволокли реку и пристани Ист-Энда. Стены рушились, перегораживая улицы. Ломались крыши, повсюду зияли разбитые окна. В ее ушах стоял шум взрывов, звон колоколов и вой сирен, периодически прерываемый криками раненых и испуганных людей. Она не могла смотреть на это. Усилием воли Вероника вернулась в тронный зал, но происходившее там было не лучше.

По крайней мере половина людей, которые находились там, теперь лежали на мраморном полу – они явно были мертвы. Повсюду были лужи крови. Ею были испачканы платья девушек, брюки мужчин, прекрасный ковер. В комнате висел дым, словно туман. В самом центре этого хаоса прямо и гордо стоял немец – фон Риббентроп. Под левой рукой он держал украшенную перьями шляпу, а правая, напоминавшая лезвие меча, была поднята к королю. В свете пламени его белокурые волосы отдавали алым…

Мгновение спустя видение исчезло, как будто его и не было. Вероника обнаружила себя стоящей на ногах и поспешила отойти от членов королевской семьи. Было очевидно, что не прошло и секунды. Немец как раз кланялся королю, теперь его рука была опущена. Король Георг с застывшим выражением лица разговаривал с ним. Королева не пошевелилась, но ее знаменитые фиалковые глаза казались почти черными от ярости.

Вероника, дрожа, нетвердой походкой вернулась на свое место и тяжело опустилась на стул. Ее ноги подкашивались от потрясения, а желудок содрогнулся, и его содержимое поднялось к горлу. На одну страшную секунду Вероника успела испугаться, что ее стошнит прямо здесь – перед дебютантками, сопровождающими их лицами и королевской семьей.

Она закрыла глаза и представила себе Свитбрайар: как она подъезжает к дому по дороге, затененной кронами деревьев, как бежит к прохладной, защищенной от света конюшне или читает в беседке в южном саду. Она подумала о Ханичерче, преданно ждущем у тронного зала, и папа́, сидящем в своем кабинете.

Желудок успокоился, и к Веронике вернулось самообладание. Она открыла глаза, когда представляли последнюю девушку. Та присела в реверансе и, сделав непростой шаг в сторону, вернулась на свое место. Вероника с облегчением выдохнула и подняла голову.

Королева наблюдала за ней.

Этого не могло быть! Наверняка Елизавета смотрела на что-то другое, на кого-то за ее спиной или рядом…

Но нет. Елизавета Виндзор, которая была по-матерински нежной и ласковой со всеми, встретилась холодными, как вороненая сталь, глазами с испуганным взглядом Вероники, словно точно знала, что именно та видела, и неторопливо кивнула ей.

Заинтригованная, Вероника вежливо наклонила голову в ответ. Хотелось бы ей понять, что только что произошло!

– Вероника, не могла бы ты доставить это в Хоум-фарм сегодня днем? – Папа́ указал на толстый конверт, лежащий на буфете в малой столовой. – Он не тяжелый. Ты можешь поехать верхом.

– А что там?

– Да так, некоторые бумаги для Яго по продажам. Я пообещал ему, что отправлю их.