Держа кувшин над кристаллом, Морвен чувствовала, как звучит в крови и вибрирует в теле магия ее предшественниц. Это было старое и сильное заклинание. Одна эта мысль заставляла ее поступать безрассудно со своей силой.

Она повторила слова трижды по три раза. В кувшине возник водоворот вихрей. В воздухе, размывая мерцание свечи, плавали завитки дыма от тлеющего шалфея. Морвен чувствовала, как между ладонями разрастается энергия. Кристалл полыхал желтым, золотым и красным, как будто был из огня.

Морвен закрыла глаза, упиваясь своим колдовским могуществом, ее тело и мозг пульсировали силой магии.

В тот самый момент, когда она стояла, окруженная дымом и светом свечей, дверь с шумом распахнулась.

Морвен открыла глаза и увидела бледного Яго, который свирепо глядел на нее. Его глаза сузились, губы были крепко сжаты.

– Что это? – прорычал он.

Она открыла рот, но не нашла слов для объяснения. Внезапно Морвен ужаснулась, увидев себя его глазами. Она стояла в распахнутом халате, рядом пылал кристалл, неистово трепетала свеча, комнату окутывал дым. Столь же сокрушительным было осознание – запоздалое, но непреодолимое! – что она совершила ужасный поступок, преступление против любимого человека и против той, какой сама хотела быть. Все сомнения, которые Морвен испытывала в самом начале, вмиг вернулись и заставили ее дрожать от стыда.

Очень медленно она опустила кувшин. Энергия рассеивалась, затемняя кристалл, гася пламя свечи в озере расплавленного воска. Дым от шалфея поднялся к потолку и висел там безжизненными клочьями.

– Это… это было для Давида, – прошептала Морвен.

На Яго страшно было смотреть. Глаза Морвен внезапно наполнились слезами. Они слепили ее, сбегая по щекам и падая на руки, в которых она все еще держала глиняный кувшин и его опасное содержимое.

Сильная рука Яго обняла ее за плечи. Он жестом велел Морвен поставить кувшин и повел ее в гостиную. Она рыдала, в груди у нее болело. Обхватив себя за плечи, Морвен плакала так сильно, что не заметила, как Яго расшевелил огонь в камине, как ушел в свою комнату и вернулся обратно.

Он принес одеяло и укрыл ее, а затем сел рядом, ожидая, когда закончится поток слез. Морвен потребовалось много времени, чтобы выплакаться.

Она сжалась под одеялом, всхлипывая и дрожа, как ребенок. Когда слезы наконец прекратились, Морвен пришлось собрать остатки своей смелости, чтобы поднять голову и взглянуть ему в глаза.

Когда Яго заговорил, голос его звучал мрачно:

– Ты бы не захотела видеть его таким.

– Нет… – Она задохнулась. – Нет, я… Сейчас я это понимаю. Я не… я просто…

– Соблазн был велик.

– Но ведь это не оправдание!

– Нет, не оправдание.

Яго со вздохом поднялся, похлопал ее по плечу и пересел в кресло. Откинулся на спинку и закрыл глаза.

– Дело в том, – начал он таким тихим голосом, что Морвен пришлось наклониться в его сторону, чтобы расслышать, – что я восхищался ею. Даже хотел ее, хотя она была настолько выше, чем я… К тому же замужем.

– Ты имеешь в виду маман?

– Она была красивая. Загадочная. Вокруг нее витала какая-то сила, хотя… – По-прежнему не открывая глаз, он махнул рукой.

Морвен слушала, все еще дрожа после плача.

– После того как она околдовала меня, все изменилось. Я больше не хотел ее. Мужчинам не нравится чувствовать себя бессильными.

Морвен немного подождала на случай, если Яго захочет еще чем-нибудь поделиться, но он молчал. Тогда она встала, подошла к нему и опустилась у кресла на колени. Она взяла его руку в свои и увидела, как они похожи: те же длинные пальцы и широкие ладони.

– Яго, иди спать, – тихо сказала она и нежно погладила его ладонь, почувствовав, как задрожали его пальцы. – Я избавлюсь от снадобья. Обещаю.

Не открывая глаз, он спросил:

– Ты любишь Давида?

– Да. Очень.

– Морвен, если так должно быть…

– Я знаю.

Морвен не могла понять, почему раньше этого не понимала. Возможно, это был приступ безумия, вызванный кристаллом. Но она должна была сопротивляться, чем бы оно ни было вызвано. Она должна была иметь больше уважения к себе.

1937 год

Тронный зал был полон юных леди в белых платьях, которых сопровождающие их дамы и дворцовые служащие отводили в надлежащие места. Вероника Селвин была просто счастлива, что ее платье оказалось шелковым и почти невесомым. Она и представить себе не могла, как королева Елизавета терпела это: сидеть в ловушке огромного золотого кресла под весом парчи, жемчугов и короны искусной работы. Лицо нового короля, который сидел рядом с ней, было пунцовым, а волосы, выглядывающие из-под короны, стали темными от пота. Все говорили, что он застенчив, этот юноша, который даже не думал, что станет королем, но сидящая по соседству Елизавета излучала очарование и уверенность. Если жара и беспокоила ее, она не подавала виду. Она улыбалась и кивала каждой дебютантке, впервые показавшейся на балу, как будто в ее распоряжении было все время мира.

Вероника не разделяла ее терпения. Она хотела бы быть сейчас в Свитбрайаре одетой в костюм для верховой езды, считающей скот или беседующей с управляющими фермами. Шлейф ее платья запутывался каждый раз, когда она поворачивалась, из-за чего постоянно возникало желание оторвать его. Как и подобало, у нее в волосах было три роскошных пера. Кроме того, она носила с собой веер, чего никогда раньше не делала и – она дала слово – больше никогда делать не будет. Доставшееся по наследству жемчужное ожерелье – украшение, которое привело в восторг ее портниху – было четырежды обвито вокруг ее шеи. Можно было сделать еще один виток, и оно все еще будет достаточно длинным, чтобы спуститься до талии.

Лорд-камергер трижды со звоном ударил серебряной булавой о пол, провозглашая официальные представления. Три звона на каждое имя. Девушки, держа спину ровно и опустив глаза, по очереди присели в реверансе перед членами королевской семьи. Вероника была избавлена от уроков миссис Вакани, которая учила реверансу «колено за колено» всех девушек, которые приступили к занятиям за несколько недель до самого события.

– Дорогая, я думаю, ты справишься с реверансом самостоятельно, – с иронией сказал папа́. Они были в конюшне в Свитбрайаре, самом любимом месте в мире, в окружении лошадей, пони и собак. – Просто поставь одно колено за другое и присядь.

– А меня вообще нужно представлять? – спросила Вероника. – Это же старомодно!

– Вероника, это так. Но я пытаюсь наладить отношения.