Внутренняя политика испокон веков определяла внешнюю. Дорогостоящие работы истощали римскую государственную казну, а пополнить ее можно было лишь за счет соседей. Сервию Туллию удалось заключить ряд взаимовыгодных договоров с латинянами и другими народами Средней Италии. Тарквиний Высокомерный их разорвал, требуя от римских союзников дани и территориальных уступок.

Из латинских городов только одни Габии[381], расположенные на полпути между Римом и Пренесте, не пошли навстречу наглым требованиям тирана. Не раз посылал Тарквиний легионы к древним стенам Габий, но все попытки захватить небольшой город наталкивались на необыкновенное упорство и самоотверженность габийцев.

Анксур, город вольсков.

В один из дней к строго охраняемым городским воротам подошел миловидный юноша в окаймленной пурпуром, но порванной тоге. Страж, свесившись через проем стены, спросил у незнакомца, что ему надо.

– Я сын римского царя Тарквиния Секст. Мне надо встретиться с городскими властями и поговорить о важном деле.

Посоветовавшись между собой, стражи отворили ворота. И вот в сопровождении воинов юноша уже шагает по мощеной улице, ведущей к городскому Форуму.

В городской курии юноша обнажил спину, покрытую кровавыми рубцами, и обратился к потрясенным сенаторам с такими словами:

– Вы знаете римского тирана как своего злейшего врага. Но вот вам свидетельство того, как обращается Тарквиний с самыми близкими ему людьми. Я пришел к вам в надежде на убежище, которое готов оплатить верностью вашим законам и установлениям, вашей свободе. Никто лучше меня, родившегося в Риме и приближенного к царю, не знает римских порядков. И я готов уже теперь поделиться этими знаниями, а когда вы сочтете это нужным, повести вас на Рим и открыть его ворота. Впрочем, если я не внушаю вам доверия или если ненависть к тирану столь велика, что вам будет тяжело дышать одним воздухом с его сыном, отпустите меня, чтобы я мог найти себе союзников где-нибудь в другом месте.

Кажется, только эти последние слова искусно подготовленной речи убедили габийцев, что сына Тарквиния не следует выпускать из города, ибо, оставаясь в его стенах, он может принести пользу, а за стенами, возможно, вред.

По мере того как габийцы ближе знакомились с беглецом из Рима, они проникались все большей уверенностью, что его направила в город сама Фортуна, чтобы покарать Тарквиния, враждебного этой богине, покровительствовавшей Сервию Туллию. Секст вел себя безупречно, а римский тиран, узнав о том, что сыну предоставлено убежище в Габиях, не раз присылал послов, требуя выдачи сына и обещая за это справедливый мир. Но габийцы не были предателями. Никто в городе не подозревал, что царский сынок выполнял роль деревянного коня, с помощью которого греки овладели Троей, что искусно задумана и сыграна гнусная комедия и близится ее трагический для города финал.

Когда Секст Тарквиний не только выдал все тайны своего отца, но и выказал храбрость в отдельных стычках со своими бывшими соотечественниками, ему было доверено командование габийским воинством. И эти обязанности он выполнял образцово, разделяя со своими подчиненными все тяготы и опасности войны, справедливо распределяя между ними добычу, так что в городе были почти уверены, что Секст Тарквиний не мог быть сыном Высокомерного, а его мать, подобно матери Ромула, родила мальчика от какого-то бога.

Секст был на пороге к своей цели. Оставалось отправить в Рим посла, чтобы получить от отца последние наставления. Такой верный человек был найден и отправлен в Рим, не вызвав у габийцев каких-либо подозрений.

Послу было поручено договориться с царем об обмене пленными. Царь принял посла Габий в Регии (царском доме) и выслушал его предложения. Однако, вместо того чтобы дать на него ответ, предложил послу спуститься в сад, словно для того, чтобы поговорить с глазу на глаз. Улучив момент, посол передал царю тайное поручение Секста. Тарквиний же, едва на него взглянув, сошел с дорожки и стал ходить между деревьев, сшибая жезлом цветки лилий.

Посол осмелился спросить Тарквиния:

– Каково же твое решение, царь, об обмене пленными?

Тарквиний продолжал метаться между деревьями, не проронив ни слова.

Тогда посол спросил напрямик:

– Что ты хочешь передать своему сыну, выбравшему своим посланцем именно меня?

Тарквиний словно бы не услышал этих слов, настолько он был занят обезглавливанием лилий.

И вернулся посланец Секста, уставший от этой непонятной ему игры, в Габии. Доложив сенаторам, что римский царь, видимо, не склонен к обмену пленными, он встретился с Секстом наедине и рассказал ему о странном поведении его отца.

И понял Секст, что отец, не испытывая доверия к посреднику, решил воспользоваться языком знаков, понимание которого доступно далеко не каждому. Сам же Секст без труда понял, что отец советует ему обезглавить городскую верхушку, избавиться от самых выдающихся граждан города.

Разгадав наставления отца, Секст начал действовать. Проявив ловкость и настойчивость, равные унаследованному коварству, юный Тарквиний стал обвинять сенаторов в выдуманных им самим преступлениях, чаще всего в мнимых убийствах сограждан. Вскоре в городе не осталось никого из тех, кто в тот несчастный для города день решил оставить в городских стенах римского беглеца в надежде извлечь выгоду из мнимой вражды отца и сына.

После этого не стоило никаких трудов открыть римлянам ворота Габий[382]. Город потерял свободу. Секст был назначен его пожизненным наместником.

Еще Тарквиний Древний задумал соорудить в Риме грандиозный храм, подобный тому, какой в Афинах начал строить Писистрат. Но то ли у него до этого не дошли руки, то ли с присущей ему осторожностью он не решился на деяние, могущее вызвать возмущение таких ревнителей старины, как Атт Навий. Ведь Тарпейский холм, избранный под храм, с незапамятных времен был занят алтарями почитаемых окрестными жителями богов, и кто знает, как римские боги-старожилы отнесутся к появлению этрусских пришельцев.