— Их досада мне безразлична, но тебе могу сказать причину: у царицы Марфы Матвеевны не было никаких связей с иностранными правящими семьями. И никаких потомков. В том числе мужского пола.

— Так всё-таки, государь, как прикажете поступить с именем царевны Натальи Петровны?

— Пожалуй... Пожалуй, мы пока обойдёмся без неё. До сих пор не могу отделаться от чувства, что мы слишком поспешили с Шишечкой. Слишком поспешили.

— Но в чём же, государь? Вы объявили его наследником. Соответственно с 1718 года внесли в календари дни рождения и Ангела, а такие дни в отношении особ царствующих фамилий всегда отмечаются торжественными обедами и фейерверками.

— Я становлюсь суеверным, Макаров.

— Ваше величество, это всего лишь минутная слабость, никак вам не присущая. А тогда кто же сомневался в необходимости ставить в заголовках всех напечатанных книг: «Напечатано при наследственном благороднейшем государе-царевиче Петре Петровиче»? И Феофан Прокопович был прав, сочиняя царевичу превосходные похвальные слова.

— Когда мы все видели, что на четвёртом году он ещё не может ходить и говорить.

— Но доктора вселяли надежду...

— Доктора! Если бы ты знал, как нелегко мне было принять решение похоронить Шишечку в Александро-Невской лавре. Как трудно...

* * *

Цесаревна Анна Петровна, герцог Голштинский

— Принцесса, надеюсь, вам что-то удалось выяснить у вашего родителя? У нас совсем не остаётся времени. Счёт идёт не на недели — на дни, а может быть, и часы. Вы так невозмутимы, что остаётся только удивляться.

— У меня не было возможности объясниться с государем. Его величество так занят последние дни.

— Ещё бы, дело о воровстве Меншикова куда важнее судьбы старшей дочери!

— Может быть, и так.

— Но добивайтесь же, принцесса, настаивайте. В конце концов, это ваши законные права по рождению. Почему вы должны начинать свою замужнюю жизнь с их ограничения, почему?

— Герцог, мне неприятна ваша ажитация. И в нынешних условиях она кажется неуместной.

— Неужели, принцесса? Все эти местные обстоятельства вас просто не должны касаться. Какое дело герцогине Голштинской до перипетий в коридорах петербургского двора! Это здешнее, вполне домашнее дело.

— Это всё ещё мой дом, герцог.

— И вы явно страшитесь с ним расстаться. Или просто не хотите намеченного брачного союза. Не знаю, что лучше. Почему вы не хотите довериться мне. Так или иначе, я на целых восемь лет старше вас. Двадцать четыре года и шестнадцать — немалая разница.

— Я не хочу вас обижать, герцог, но из этих лет вы почти четыре провели в России и могли успеть почувствовать себя частью царского дома.

— Мог бы, но его величество ни в коей мере этому не способствовал. Моё положение до последних дней оставалось совершенно неопределённым.

— Вы несправедливы, герцог. Разве вы не получили два года назад чина капитана лейб-гвардии Преображенского полка? Со всеми преимуществами этого звания.

— Племянник великого короля Карла XII на русской службе! И это вы считаете достойным меня?

— Государь говорил, что это временный статус.

— Надеюсь! Но этот статус слишком затянулся. А теперь, перед самым его окончанием, я лишаюсь всего того, на что мог рассчитывать. Я жду от вас решительных действий, принцесса. Решительных!

— Я ничего не могу обещать вам, герцог.

— Опять старая песня! Но я пришёл за вами, чтобы проводить вас на куртаг, где я сам найду способ свести вас с его императорским величеством, раз у вас самой не хватает решимости.

— Я вынуждена ответить вам отказом, герцог.

— Это ещё почему?

— Есть некоторые обстоятельства, которые мне хотелось бы проверить по старым законодательным распоряжениям.

— О, вы настоящий государственный сановник.

— Что вы, это простая попытка, которая может пригодиться и моему родителю.

— Она касается вопроса о престолонаследии? Неужели?

— Да, принц. Этих сведений я ни у кого не смогу получить.

— А если и получите, то у вас нет оснований им верить, не правда ли, принцесса? О, я беру свои слова обратно. Как я был неправ перед вами. И всё по причине, чтобы видеть вас и наших будущих детей счастливыми и обеспеченными. Если бы вы знали, как часто я о них думаю.

— Вы растрогали меня, принц.

— Вы говорите это серьёзно?

— Вполне.

— О, тогда тем более не буду отнимать у вас золотого времени. Если хотите, я объясню ваше отсутствие головной болью или лёгким недомоганием, чтобы на него никто не обратил внимания.

— Думаю, будет ещё лучше, если вы просто Станете всё время танцевать. И не с одной Елизаветой.

* * *

Цесаревна Анна Петровна, П. А. Толстой

Ушёл. Своему счастью не поверишь. Всего хотеть и ничего для этого не делать. Гаврила Иванович — сама слышала — говорил государю. Государь только отмахнулся.

Не хочу с ним быть. Если бы батюшка передумал. Пусть бы уж Лизанька. И нравятся они друг другу — только и делают, что смеются. Деньги герцогу нужны. Права.

Если бы с Монсом ничего не случилось, может, и передумал бы государь. А почему теперь торопится. Почему? Милославских опасается, а им же дорогу и открывает.

Спросила между делом у Бориса Петровича, как оно допреж сего с наследниками бывало. По завещанию, по договору или как? Шереметев удивился: по какому завещанию, цесаревна? Наследника каждый государь при жизни объявлял. Обряд был такой. В Успенском соборе. Волю людишки станут исполнять, пока завещатель жив, а коли преставится, волей его каждый по своему разумению пренебрежёт. Не грех ли? Рассмеялся: власть она всегда с грехом в паре ходит. Со смертным грехом. Так уж испокон веку положено.

Борис Петрович посоветовал с Петром Андреевичем потолковать. Толстой просто объяснил. Скажем, государь Михаил Фёдорович тридцать два года на престоле пробыл, сына единственного — государя, будущего Алексея Михайловича имел, а всё равно провозглашение нового царя проволочки не терпело. Хоть и многие за Романовых стояли, а другие? В 1613 году побороть их удалось. Так побороть — не уничтожить. Такие всегда головы поднять могут. Разве мало от таких бунтовщиков государю Петру Алексеевичу претерпеть довелось?

Удивилась: разве не все за Романовых тогда были? Пётр Андреевич усмехнулся: где там все? Ты у нас, цесаревна, многое в науках исторических достигла. Уж тем более московские обстоятельства знать должна.

На престол-то кто только тогда ни зарился — всех не сочтёшь. Выборщикам нелегко пришлось. Поначалу ото всяких иноземных правителей да королей отказались. Потом и от крещёных казанских царевичей — многим они лучше других казались. А у тех, кто за Романовых стоял, трудность какая была: Фёдор Никитич Романов, иначе — патриарх Филарет, в польском плену который год находился.