Без главного да опытного много в таких делах не навоюешь.

Почему в польском плену, цесаревна? Так это с Бориса Годунова начинать надобно. Помер Фёдор Иоаннович — выбирать государя в первый раз пришлось. Прямых наследников нет. Рюриковичей кругом хоть отбавляй. Удельных князей тем паче. Тут тебе и Трубецкие, тут тебе и Мстиславские, тут тебе и Одоевские — всех не перечтёшь. И права на престол у каждого.

У Романовых дело хуже обстояло — не Рюриковичи, не удельные. Предок ваш Гланда-Камбила Дивонович из Литвы в последней четверти XIII столетия в Московию выехал, тогда же и крестился Иваном. Сын у Ивана — Андрей прозвище носил Кобыла и сыновей имел пятерых, каждого со своим прозвищем — обычай такой держался.

Твой-то прадед, Анна Петровна, — Фёдор Кошка сыну своему Ивану уже фамилию Кошкиных передал. А внук Фёдора Кошки — Захарий Иванович стал именоваться Кошкиным-Захарьиным, правнук — Юрием Захарьевичем Захарьиным-Юрьевым.

Много их, родственников-то было. И держались друг за друга крепко. В случае чего друг друга нипочём не оставляли. Силой при царском дворе стали. Постоять за себя перед любыми Рюриковичами могли.

Не по рождению, значит? Пётр Андреевич усмехнулся: рождение, цесаревна, хорошо, а за себя постоять тоже неплохо. Ты дальше послушай, коли интерес есть. Есть, ещё какой есть! Государь никогда об этом не говорил.

Так вот, у Юрия Захарьевича сын был Роман Юрьевич. А у Романа Юрьевича детки: сынок Никита Романович и дочка Анастасия Романовна. Захарьины-Юрьевы. Дочка-то и стала первой любимейшей супругой государя Ивана Васильевича Грозного.

При ней государь и Грозным ещё не прозывался. Унять его царица умела. За каждого от гнева царского упросить. Души в ней не чаял. Как на образ святой смотрел. И то сказать, государю семнадцать лет едва исполнилось, как поженили их. Рано он осиротел-то, Грозный государь. А тут жена красавица, умница, всё поймёт, во всём поможет. Где приголубит, где похвалит. Сыновей ему родила троих. Только что первенец несчастным случаем в реке Шексне утонул — нянька будто на руках не удержала. А может, и другое что.

Бог с ними, с детьми, Пётр Андреевич. С властью-то как же было? Опять усмехнулся: тут узелок и завязался. Фёдора Иоанновича не стало, а родственников его по матери полно — Захарьиных-Юрьевых. Им бы самое время престол занять. Ан не сообразили — Годунов ловчее оказался. На престол вступил, хоть Боярская дума его не избрала. Он перед Захарьиными извиняться стал волей народа. Будто народ его на улицах выкликнул.

Ещё важнее — патриарх Иов его поддержал. Друг его ближайший. Годунов затем и патриаршество установил, чтобы на Иова опереться.

Не просчитался. Сумел и подписей Романовых под избирательной грамотой добиться. Как это, спрашиваешь? Как — обещал Фёдору Никитичу место первого советника в государстве. И прадед поверил? Выходит, поверил. А может, план какой задумал, только ничего у Фёдора Никитича не получилось.

Главное для царя Бориса стало — Романовых на корню всех как есть изничтожить. Лихо за дело взялся, ничего не скажешь. Каждому из братьев досталось, дальше некуда.

Александр Никитич, наместник Каширский, в походе против хана Казы-Гирея прославился ещё при Фёдоре Иоанновиче. Сан боярина получил. В одночасье и сана лишился, и должности. В ссылку, кажись в Усолье-Луду, отправлен был. Там и порешили боярина.

Михайле Никитичу поначалу чин окольничего достался, а через три года и его ссылка ждала — в Ныроб. Голодом его там уморили.

Василия Никитича тоже стольником наградили. И через три года сослали в Яренск, а оттуда в Пелым — страшнее некуда. Годунову и того мало показалося. Приковали Василия Никитича к стене, так на цепях и дух испустил.

Ивану Никитичу, по прозвищу Каша, больше повезло. В Пелыме оказался, да не с такими суровостями. Выжил.

Порушить Годунов романовское гнездо порушил. Да только главным врагом для него Фёдор Никитич оставался. Крутой нравом. Лихой. Смелый — каких поискать. С таким и в самой жестокой ссылке не сладишь. Додумался злодей, детоубийца — постричь твоего прадеда, цесаревна. Чтобы не было больше Фёдору Никитичу дороги к престолу — ни во веки веков.

Так и оказался Фёдор Никитич на озере Святом в Холмогорском уезде и Антониевом Сийском монастыре. Молодой тогда ещё этот монастырь был — при государе Иване Грозном заложен. Не монахи кругом — лихие тюремщики.

Только и пострига разбойнику мало показалося. Весь род решил повывести. Супругу Фёдора Никитича, Ксению Ивановну, тоже под клобук подвёл. Место для неё ещё глуше придумал. В Заонежье есть волость Толвуйская, а там уж и вовсе глухой Егорьевский погост. Туда и свезли боярыню.

С детьми? Какими детьми! Одну-одинёшеньку. Нрав Ксении Ивановны Годунов знал. От сестрицы своей, царицы Ирины Фёдоровны. В теремах что ни день встречались.

Дивилась тогда Москва, как это Фёдор Никитич, щёголь на столице первый, красавец, молодец, первый жених, а такую невесту себе выискал. Приданого никакого. Ну, тут Романовы и так богаты были. А вот что виду никакого, все руками разводили. Хороша собой никому не казалась. Зато нравом супругу под стать. Крутая. Ума не занимать. Развлечений не любила. Не то что домоседка — гостей с превеликой охотой принимала. Обхождение, ничего не скажешь, знала. А ведь всего-то навсего, прости, цесаревна, дворяночка костромская, из самых захудалых. Такой Фёдор Никитич и во сне присниться не мог, а на-поди.

Кто сосватал Ксению Ивановну? Того не скажу, цесаревна. И разговоров таких слышать не приходилось. Может, и сам жених сыскал — и такое во все времена случалось. А уж коли сам выбрал — никто Фёдору Никитичу по пути бы не стал. С любым бы справился.

Недолго пожили. Совсем недолго. Сына и дочь родили — и постриг. Ксению Ивановну сестрой Марфой в обители поселили.

Ах, ты о детях, цесаревна. Детей с сестрой Фёдора Никитича, княгиней Марфой Никитичной Черкасской, на Белоозеро отпустили.

Два года маялись, покуда разрешение пришло и тётку с племянниками, и Великую старицу в родовое имение Романовых под Клином перевести. А встречи с Фёдором Никитичем — монахом Филаретом ещё сколько лет ждать пришлось!

Не тому дивись, цесаревна, сколько людям вынести пришлось — на русской земле испытаний всем хватает. Тому дивись, что не смирились супруги. Лжедмитрий разрешил им вместе жить, детей растить. А толку-то — монашеский обет силком ли, доброй ли волей даденный, всё едино обетом остаётся. Кто бы нарушить его посмел. Может, им ещё горше рядом-то было оказаться.

Слыхал, Великая старица всё о былом супруге пеклась. И о постели его, и о рухляди всякой, что надеть, что есть. А Филарет как окаменел — ни на какую заботу не откликался.

Лжедмитрий его по вымышленному родству в сан митрополита Ростовского возвёл. Тревожить не тревожил. Уважение всяческое оказывал.

Другое дело — Лжедмитрия порешили, на престол выбранный царь Василий Шуйский вступил. Выбирали ли его, спрашиваешь, цесаревна? Выбирали, а как же! По всем правилам. С Боярской думой.