Падает на пятую точку. Сидит в нокауте, головой водит. Юшку сплёвывает. Молчит. Подаю ему руку. Принимает, поднимается, жмёт руку.

– Работаем? – спрашивает, шевеля скулами и челюстью, щупая осторожно рукой.

– Работаем.

Не спросил «за что?». Не обиделся. Знает – за дело. Подставил меня. Использовал меня как ширму, как приманку, будучи уверенным, что убьют меня, найдут рацию. И его группу искать не будут. Потому и не сообщил, что должен выйти боец «Шурочки». Без документов и знаков различия. Уверен был, что выжить и выйти невозможно. А получив запрос – охренел. Конечно, подтвердил, что боец Кенобев был в составе группы и «выходил» самостоятельно. Потому и отпустили меня. Когда выяснилось, что я – это я.

– Ты один? – спросил его.

– Один, – кивает Киркин. – У меня сутки отдыха. В твоём распоряжении. И будем в расчёте.

– Идёт. У нас тут задачка из невыполнимых. Надо охватную группу провести. Мне как раз сталкера не хватает.

– Сталкер? Ходок? – удивился Киркин.

А тут удивился я.

– Я из Одессы, здрасьте, – усмехнулся он с характерным «одесским» выговором. – А там у нас греков полно.

– Я маршруты наметил для прохода, но нужны проводники опытные в скрытном хождении через линию фронта.

– Тогда я то, что нужно. Рассказывай, что задумал?

– Задумал я на ёлку влезть, персик съесть и косточкой не подавиться. Взять этот долбаный стратегический объект к вящей славе императора.

– Какого императора? – удивился разведчик.

– Межгалактического. Так, присказка такая.

– А-а! Не говори так. Или тебе понравилось гостеприимство особистов?

– Не понравилось. Бывает! Рассказывай, как у вас всё прошло?

– Плохо. Майора целого, вкусного такого, под шумок – уволокли, но не довели.

– Бывает, – кивнул я.

– Бывает, – кивнул он, – когда выступаем?

– В три ночи.

– До полудня – я с вами. Если выживу – должен буду явиться в расположение.

– Сплюнь! У нас никто не погибнет. Мы уже давно умерли. Убить нас невозможно.

– Ты знаешь, Кенобев, что ты совсем ёжнутый? – спрашивает он меня на полном серьёзе.

– Знаю. Страшно?

– При пожаре в сумасшедшем доме надо идти за самым ёжнутым из психов – он и выведет.

– Мудро. Подбери себе группу голов десять – пятнадцать из этого стада. Проинструктируй и отдыхай. Вы с Маугли выступаете в два ноль-ноль. Я веду остальных в три. Идём тихо, без музыки. Оркестр будет, когда возьмём первый этаж.

– Кто ротой командует, ты или Катях? – улыбается Киркин.

– Какая разница? Тьфу на тебя, сглазишь ещё! Только этого ярма мне и не хватало! Еле от взвода отбрехался. Тьфу на тебя ещё раз! Бывай! Раз уж помянул чёрта, пойду, доложусь. А то икать заикаюсь. Рвотный всё видит. Думает теперь: зачем разведка пожаловала? Да с пустыми руками?

Посмеялись. Иду к ротному. Докладываю ему расклад и свои задумки с размышлизмами. Смотрит с прищуром на нашу «тактическую» карту на куске обоев.

– В Бога веришь, Обиван Джедаевич?

– Ну, допустим… – отвечаю осторожно. Только что получил отповедь разведчика за излишки диагонали языка.

– Помолись тогда за нас всех. Чтобы вышло. Чую – последний это мой бой. Или убьют, или в егеря возьмут.

– А ты прямо сейчас скажи себе, всё, ротный – карачун тебе. И освободишься от страха.

– Ты ещё поучи отца… и баста! С первого боя так и делаю. Иди уже, задрал! Стой, куда? К «мазуте» сходи. Научи их уму-разуму.

– С чего ты взял, что я умею?

– Думаешь слишком громко.

Вот, блин! Заговариваюсь уже. Это я про «танкование» не молча, оказывается, размышлял, а бормотал себе под нос. Но рвотный – всё видит и всё слышит. Совсем я старый стал. Мой дед тоже всё бормотал себе под нос. Тоже фронтовик. Оба деда воевали. И один из них имеет медаль за Сталинград. И два осколка в теле. Где-то тут воюет, наверное. Хотя тут всё иначе. В этом мире история пошла по другой колее. Гля! Опять бормочу! Палюсь! Палюсь!

– Здорово, «мазута»! Как жить-воевать будем?

– А тебе чего? Больше всех надо?

– Рвотный, тьфу, ротный – так и сказал! Тебе, говорит, Дед, больше всех надо, чтобы эти штопаные тракторы не сгорели. И это так. Слушай сюда, «мазута». Ты нос не вороти! Я с прошлого лета с передка не вылезаю. Успел подсмотреть. Закрепи за собой человек пять-шесть пехоты, из своих. Чтобы ногами вас сопровождали. И смотрели по сторонам. Ты из своей кастрюли ничего не увидишь. Вперёд не лезь. Ты не танк. Забудь. Не вздумай свою броню на прочность проверять. Ты – повозка для пушки. И чаще позицию меняй.

– Я думал и правда что-то новое скажешь. Смотри!

Он лезет в танк, копается там головой вниз, только половинки подременного сгиба под засаленным, когда-то синим, комбезом ходят. Даёт мне засаленную, замызганную брошюру. «Тактика действия штурмовой танковой группы». Автор – Катуков. Соавторы – Федоренко – и Кузьмин! Ржу, в голос – не могу. Только полчаса, как поминал Катукова добрым словом.

– Ты что?

– Знакомцы мои – авторы сего опуса.

– Брешешь.

– Конечно. Мишка Катуков – живой, не знаешь? Да откуда ты знаешь? Кузьмина вот уже нет.

А сам листаю брошюру. Следы пальцев мазутных – на каждой странице. Читают, как Библию. Это хорошо. Не помню, чтобы я встречал упоминание о подобных брошюрах в мемуарах фронтовиков. Федоренко? Главный «мазутчик» страны? Начальник автобронетанкового управления? А почему тогда не устав? А просто брошюра? Рекомендательная, но не обязательная. И опять я в соавторах. Не участвовал, не привлекался, не состоял. Но моя фамилия прописана. И это уже второй раз. Зачем? Зачем? Что происходит? Ничего не понимаю. Какой же я тупой!

Возвращаю брошюру.

– Тогда сработаемся.

– Слушай, а ты не тот Дед, что танк обоссал?

– Глядь! – психанул я, это самый эпичный мой подвиг! Сплюнул, твою-то дивизию, на свой же сапог попал, опять косяк. – Ну надо же! Как ярлык теперь повисло! Так и запишут: «Тут похоронен боец, что справил нужду на танк! И это его самое достойное деяние».

– А если бы не это – вообще бы с тобой не разговаривали. Понял? Мы тебе не какие-нибудь трактористы! Мы со Сталинградского тракторного! Слышал? То-то! Мы тут с самого начала! Сами себе танки подбираем, чиним, сами же на них и воюем. А ты – «мазута»! Иди, «махра»! Ты нам немцев дай, а что с ними делать, мы знаем. Не дети, чай!

Вот и хорошо, вот и ладненько! Слышь, рвотный, тьфу, ротный, а «мазут» наш – высшей пробы!

И как они все узнают про ту мокрую историю с танком?