Влетаю в помещение, качусь, упираюсь в стену, миг на оценку положения. Двое. В разных концах. На меня уже среагировали. Кидаю в дальнего гранату. Падает. Он не может знать, что она не взведена. Скольжу по полу, к ближнему. Он с автоматом. Смотрю на ствол автомата – пока опережаю. Успел. Клинок отсекает сапог от остальной формы немца. Дикий вой боли – и ему уже не до меня. Тут же крик захлёбывается – тем же слитным круговым движением клинка, на возврате, когда выпрямил свои ноги позади немца, закрывшись его телом от второго, перерубаю ему позвоночник. Оседает. Подхватываю автомат из ослабевших рук, короткая очередь в удивлённое лицо немца, что ждал взрыва, но услышал дикий крик невыносимой боли своего напарника.

Фу, как неэстетично – кровища повсюду! С обрубка ноги, с перерубленной спины, с головы немца, разбитой 9-мм пулями. Взмах ножа, припадаю к перебитой шее, пью кровь.

Вздох, гранату с длинной ручкой из-за пояса немца – в пролом. Из голенища второго немца ещё одну, вырвать крышку, дёрнуть шнур, выдох – туда же! Вздох. Взрыв. Взрыв. Прыгаю в пыль гранатной взвеси. Где вы?

Никаких мыслей. Посторонних мыслей. Цель – средство достижения – смерть, поиск цели. Как робот. Уже не чувствую своего тела. Почти ничего не вижу. Не вижу немцев. У них нет лиц, они не люди уже. Они сгустки враждебной энергии. Клинком, компрессией гранат, пулями – пробиваю, рву, рассекаю вихри энергии их жизней, она начинает замедляться, рассеиваться. Не думаю, не планирую. Только реагирую. Цель-объект, способ достижения – путь прохода, способ прохода, способ устранения, исполнение, контроль, поиск цели. Больше нет ничего. Ничего больше не вижу, ничего не слышу. Да и цели стали висеть в каком-то чёрном пространстве. Это как современные фильмы снимают на зелёном фоне – так у меня – на чёрном.

Сколько времени прошло, сколько врагов я убил, где наши, где я нахожусь – ничего этого я не знал. И даже не задумывался. Это чушь. Выживу ли я? Ещё большая чушь. Там ещё враги. А я не могу пошевелиться. Как будто ворвался в жидкое стекло, которое тут же и застыло. Так и я застыл. А потом и последние крохи света стали пропадать. Последнее, что увидел – разинутый в крике рот ротного с характерно сколотым резцом зуба. Батарейка села.

– Ольха! Ольха! Я – Точка! Я – Точка! Дай огня на третий ориентир. Минус сто! Быстрее! – кто-то кричит в пустую цистерну.

Зачем так орать? Где я? Мир крутится вокруг меня калейдоскопом. Никак не сложится целостное восприятие. Что-то льётся в горло, пью, захлёбываясь, кашляю. Ещё пью. Мир ещё крутнулся несколько кругов. Появилось что-то, переползло в центр, сформировало лицо мальчика. Маугли. Ухватившись за это лицо, неимоверным усилием остановил вращение мира.

– Сладкого надо. Сгущёнка, – слышу чужой хриплый голос. Голос Кузьмина. Моего тела. Мой голос.

– Да хоть облопайся! – скрипит другой знакомый голос. Ротный. Рвотный. Ты стал мне близок, как брат. В тяжкую минуту ты рядом. Уникальный человек.

Два щелчка. В рот льётся тягучая жижа. Приторно-сладкая, приятная, вожделенная.

– Ну, ты дал, Дед! Ну, ты дал! Не сгущёнку – на руках тебя носить! Дом взяли почти без потерь! Немцы бежали. Из окон выпрыгивали и бежали. От тебя одного! Как ты так отощал за час? Пей молоко. Вот ещё галеты, тушёнка и сосиски. И компот трофейный. Сладкий. Поправляйся. Немец тут на нас осерчал, атакует без передыха. Всё дом хотят вернуть. Пошёл я. Как отойдёшь – сам знаешь, что делать.

Отпустило меня. Подвал. Или цокольный этаж. Сводчатый потолок. Девочка-радистка кричит в трубку, срывая голос. Помехи? Бывает. Да и грохот стоит такой, что ружейно-пулемётной трескотни не слыхать. Только гул мощных взрывов. У девочки две трубки. Слушает одну, кричит в другую. Коммутатор?

Смотрю на свои руки. Кожа и кости. Как можно так быстро настолько отощать? Диета, говоришь?

Но чувствую себя нормально. Тошнит только и слабость. Усиленно набиваю желудок. Еда проваливается как в колодец. Насыщения не происходит. Еда – кончилась. Голод – нет. Пью воду. Вспоминаю, что пил кровь немца, как вампир. Меня выворачивает обратно. Сплёвываю. Напрасная потеря провианта. Что на меня нашло тогда? Блин! Не прощу себе!

Маугли смотрит на меня огромными глазами.

Вздыхаю. Какой пример показываю молодёжи? Как зверь взбесившийся – людей рвал, кровь пил. Хорошо хоть не ел их. Тогда вообще только стреляться.

– Ты чего тут? – спрашиваю Маугли. Как будто он мне ответит. Смотрит, как пёс – преданными глазами. Не место на передовой детям. Ага, а не я ли послал его провести группу бойцов в самую глубокую… корму?

– Как прошло? – спрашиваю.

Кивает.

– Много потеряли?

Мотает головой. Показывает два пальца. Поговорил. Как воды напился. Везёт мне! Сначала – Немтырь. Потом – болтун. Теперь – опять немтырь. Только этот вообще немтырь. На пальцах всё.

Грязными, окровавленными пальцами лезу ему в рот, достаю язык. Есть язык!

– Чё молчишь тогда? – спрашиваю плюющегося Маугли.

Психологическая травма? Это лечат? Должны лечить. Есть же здесь психологи. Судя по «Мастеру и Маргарите» – довольно сообразительные. Вылечат. Душевная травма. Родителей убили. Бывает. Война. На войне обычно людей убивают. Для этого их и начинают. Войны.

Война, кстати! Бой идёт. Надо идти. Моя винтовка сегодня пригодится. А стрелять – я научился. Дело нехитрое. Стрелять – легко. Людей убивать – тоже легко. Жить после этого – сложно. Да, Маугли? Так и ходит за мной хвостиком. Но молодец! К стенам жмётся, в проломы стен не отсвечивает.

Вскарабкиваюсь по разбитым лестничным пролётам на самый верх. Спрашиваю про снайпера. Узнаю, что сам же его и расчленил с особой жестокостью. Вместе с винтовкой. На много мелких снайперят. Обидно. Винтовку жалко. Я бы её на стену повесил и бронзовую табличку. И голову снайпера. Как люди рога оленей вешают. Тьфу. Чушь какая!

Надо делом заняться. Боевой работой. А то лезет всякое в пустую голову.

А куда это ты так бежишь? От снайпера бегать – умереть уставшим. Ловкий? Ладно, всё одно помрёшь. Три патрона – жалко. А вот ты и попался! Не надо так долго разглядывать наш дом. От этого дополнительные вентиляционные отверстия в черепе появляются. Не знал? Теперь запомнишь. Навсегда. Ах, какие красавцы! Что, думаете, не попаду? Или вас щит вашей пушечки спасёт? Вот тебя не спас. А этот везучий! Левее ушло. Ветер дунул? Бывает. А ты зачем так ногу выставил? Дорогой, у меня глаза «неверные»! Я тебя насквозь вижу! Ха! Как он завалился! А вот ты! Руками машешь? Думаешь, каску напялил, балахон – так я тебя не узнаю? Я вас «фонов», «херр-майоров» – по полёту вижу. На тебе пульку! На ещё! Я не жадный. Вот и ещё. Рыцарь, говоришь? Белокурая бестия? Прусский аристократ? Что, не машется? А как ваши снайпера наших бестолковых отстреливали? Как специально – синие штаны, другой цвет и материал формы, фуражки, «галки» на рукавах! Забыли, что сейчас не времена Кутузова и Багратиона? Это тогда за сотню шагов хрен попадёшь. Сейчас и за два километра можно попасть, если навык есть. А пуля убойные свойства сохраняет вообще чуть ли не четыре километра.