Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он досчитал до трех тысяч четырехсот пятидесяти шести, когда за дверью камеры раздались шаги.
*
Престон поднял на Эйдена глаза, стоило графу лишь переступить через порог камеры. Друг был избит и растрепан, порванная рубашка его пестрела кровавыми пятнами, а нижняя губа распухла от побоев.
Прошла долгая секунда, прежде чем взгляд Престона стал осмысленным — он понял, что это происходило на самом деле. Эйден тоже бы многое отдал за то, чтобы эта камера, его друг, прикованный цепями, все эти пытки и Фадел за спиной оказались страшным сном. Но реальность была гораздо более жестока.
Дверь камеры закрылась вслед за Эйденом, по обеим сторонам от нее застыли двое гвардейцев, а Фадел, с лицом довольным, как у объевшегося кота, пристроился в углу.
— А я ведь до последнего верил, что они ошиблись, — Прохрипел Престон, впиваясь в Эйдена глазами.
И без того тесная камера вдруг сжалась для графа до размера закрытого гроба, боль ударила по черепу с бешеной силой, но слова друга все равно били сильнее. И гораздо глубже.
Для Престона он действительно был предателем. Самой последней мразью на свете. И Эйден не мог сделать ничего, чтобы разубедить друга в этом. Решись он хоть на что-то, Фадел тут же положит этому конец. В лучшем случае граф окажется в соседней камере, а в худшем — примет смерть от рук гвардейцев прямо здесь.
Как он мог показать Престону, что они все еще на одной стороне? И никогда не были на разных…
— Как ты мог, Эйден? — Выдохнул друг, — Мы же…
— Надо же — какая трогательная встреча! — Прервал Престона отстранившийся от стены Фадел, — Вы ведь давно знакомы с адмиралом Хельдером, граф?
Это все было задумано. Так Лукеллес решил проверить его на верность, заставив пытать старого друга.
Но сильнее пугало другое — если Престон оказался в руках Лукеллеса, то что тогда с Джерретом? Эйден надеялся, что его не поймали, но в последнее время боги почему-то так обозлились на графа, что втаптывали все его надежды в грязь одну за другой.
— Что же вы застыли? Вы плохо поняли приказ Его Величества? Мы должны получить от этого человека сведения!
Эйден резко повернулся к Фаделу. Старик так смаковал ситуацию, что казался самым счастливым человеком на свете. Он насмехался над Эйденом как мог, и хоть внезапно начал обращаться к графу на “вы”, слова его стали звучать еще надменнее и презрительнее.
— Я знаю, что мне нужно делать, — Огрызнулся Эйден.
— Так начинайте, граф! — Улыбка сошла с лица Фадела, — Я не собираюсь стоять тут всю ночь!
Не чувствуя своего тела, Эйден вновь повернулся к Престону. Тот не сводил с него глаз, в которых не было ни малейшей тени сомнения. “А ты и не дал ему повода для сомнений” — сказал сам себе граф. “Ты стоишь здесь и подчиняешься приказам мрази, которая все это спланировала!”
— Адмирал Хельдер, вы должны отвечать на мои вопросы, — Слова эти драли Эйдену горло, но он произнес их твердо.
Кому из них было больнее? Престону, которого пришел пытать его друг-предатель? Или Эйдену, неспособному хотя бы дать ему знать, что все не то, чем кажется?
Он попытался поставить себя на место Престона — что было бы, если бы его, закованного в цепи, пришел пытать адмирал? — и не смог. Престон погиб бы, но предателем бы не стал, пусть даже играя роль.
— А Ремора знает? — Сверкнул глазами друг, — Или тебе теперь плевать и на нее?
На свете не было человека, которого Эйден бы ненавидел сильнее, чем самого себя. Почти не слыша своего голоса, он заговорил:
— Я приказываю вам молчать. Говорить вы можете, только отвечая на мои вопросы.
Престон лишь усмехнулся:
— Какой же мразью ты стал! Пошел ты к черту! — И плюнул ему под ноги.
Престон не был дворянином. Он был сыном самого известного корабельщика Кирации — с детства в море, он знал о кораблях, кажется, почти все, а еще он умел зарабатывать доверие людей. Он не был хорошим оратором и не обладал каким-то запредельным обаянием, но он был честным и справедливым командиром, а потому люди непременно шли за ним. Джеррет нуждался именно в таких людях, и Престон стал его первым и единственным заместителем.
Эйдену же сын корабельщика всегда казался непостижимым — с ним было даже сложнее, чем с Тейвоном и Джерретом вместе взятыми. Возможно, когда-то давно Эйден даже стремился ему подражать, но Престон всегда оказывался на шаг впереди, и спустя какое-то время граф бросил эту затею.
Они знали друг друга много лет, но только сегодня Эйдену открылось, насколько разными они были.
— Отпираться и молчать не в ваших интересах, адмирал, — Вступил в дело Фадел, поравнявшись с Эйденом, — Тейвон Кастиллон взят под стражу. Когда он напишет отречение, лишь вопрос времени.
Эйден застыл от услышанного. Значит, Джеррет вернул Тейвона, и тот каким-то образом попался гвардейцам? Сдался сам? Если Престону об этом неизвестно, значит, это произошло позже. Тейвон должен был понимать, что делает.
Впрочем, эти стервятники выбрали подходящий момент — в первые часы после обращения ветувьяры почти что беспомощны. По крайней мере, у них плоховато с восприятием реальности.
— Он этого не сделает, — Покачал головой Престон, — Это его трон по праву рождения и воле богов. А жирному торгашу передайте, что его башка украсит одну из пик перед замком. Я лично об этом позабочусь.
Глаза друга сверкнули, хотя он все еще казался ясно осознающим, что он говорит и что делает. Эйден понимал, что этими словами и угрозами Престон копает себе могилу, но не мог им не восхищаться — его собственной смелости никогда бы не хватило на то, чтобы сказать такое.
— Я бы на вашем месте так не торопился. Вы столь уверены в своем друге, но вы, видимо, забыли, — Он покосился на Эйдена, — что друзья могут сменить сторону, когда этого… требуют обстоятельства.
Руки Эйдена сжались в кулаки. Он понимал, что ярость погубит его, и потому не давал ей выхода. Но держаться так длительное время он не сможет.
Эта роль была ему не по силам.
Престон глухо рассмеялся, но глаза его немигающе смотрели на Эйдена. Он словно чего-то ждал, чего-то, чего граф никак не мог ему дать.
— Вы плохо знаете Тейвона, — Наконец, выговорил адмирал, — Он так просто не сдастся.
— А вы? — Поддразнил его Фадел.
— Я лишь солдат в
