Генрих делает вид, что погружен в собственный телефон и не слышит нашего разговора. Я же морщу нос и недовольно поджимаю губы. Мне, конечно, интересно, но я не могу пойти на поводу у своего любопытства. Ведь я давно все решила.

— Томас! Если идея по-настоящему стоящая, то я тебя познакомлю с Джонатаном Тейлором, главным конструктором клуба, и вы ее обсудите! — резко, как топором, обрубаю диалог, и чтобы показать наверняка, что мне эта тема совершенно не касается, поправлюсь, — Лорд Истербрук на правах спонсора познакомит тебя, Барберри, с мистером Тейлором. Я же к этому делу больше отношения не имею.

— Не кипятись, милая, — оборачивается Генрих и заботливо похлопывает по руке, — Тебя никто не заставляет крутиться в гоночной среде. Не хочешь — не будешь. Я сейчас позвоню Ханнигану и предупрежу, что мы заедем за камнями. Не будем больше затягивать с этим вопросом.

Ничего не успеваю ответить, когда он хватается за телефон и исполняет задуманное.

— На автодроме нас встретят, и ты сможешь попрощаться с болидом, чтобы поставить жирную точку в этой истории, — сообщает Генри.

И тут я понимаю, что меня удивляет — спешка. Стоит ли ради прощания с болидом ехать на автодром сразу же после прилета? Так ли срочно нам нужно возвращать наши семейные бриллианты? Это странно. Очень странно, и заставляет задуматься. Возможно, истинная причина столь поспешного посещения автодрома кроется в чем-то другом.

На месте нас встречает помощник Ханнигана и проводит в помещение с болидами, сам же мужчина отправляется в сейф за нашими бриллиантами, которые заранее подготовили к передачи, вытащив из машины.

Генрих жестом указывает в сторону моего болида, но отходить от мужа я не спешу:

— Ну и где он? — выразительно смотрю в его хитрые голубые глаза.

Он лишь усмехается и тянется к капоту машины Рауля.

— Кто, дорогая? — смеется Генри, — О чем ты?

Встаю рядом и внимательно наблюдаю за действиями Генриха. Двигатель с мелкими-камнями бриллиантами он даже не трогает, действительно, Сияние Сахари там не поместилось бы и вызвало вопросы при досмотре автомобиля. Генрих смотрит мне в глаза, а его пальцы ловко откручивают клапан от емкости с охлаждающей жидкостью. Контейнер довольно объемный, с широким горлышком и толстыми матовыми стенками. Точно фокусник муж достает из внутреннего кармана пиджака резиновую перчатку, надевает ее на руку и запускает кисть внутрь емкости, водит в ней рукой, а потом извлекает на свет Сияние Сахари.

Я охаю от удовольствия и качаю головой, поражаясь коварству собственного супруга, но он лишь довольно подмигивает мне и поспешно прячет алмаз с перчаткой назад во внутренний карман пиджака, закручивает клапан и прикрывает крышку капота.

С мужем стоим в тишине, я пытаюсь испепелить его взглядом, а, может быть, рассмотреть еще какие-нибудь его скрытые таланты, а он просто наслаждается моментом. Вскоре наш провожатый возвращается из соседней комнаты с двумя чемоданчиками и раскрывает их перед Генрихом:

— Взгляните! Все ли в порядке?

Генри небрежно проводит по камням взглядом и отходит в сторону, предлагая проверкой заняться лично мне. Это может вызвать у мужчины лишние вопросы, но, тем не менее, с тяжелым вздохом я послушно нависаю над бриллиантами и внимательно всматриваюсь в их грани. Конечно, в честности Ханнигана никто не сомневается, но в добросовестность других людей верится с трудом.

Киваю, и Генрих закрывает один дипломат за другим:

— Все в порядке, — улыбается он, и мы покидаем ангар.

Со своим болидом, конечно же, попрощаться не успеваю, но мне уже не до сантиментов. В машине спокойно не сидится, я нервничаю, кручусь и постоянно оглядываюсь. Еще бы, рядом едет такое сокровище!

В какой-то момент замечаю три черных джипа, следующих за нами с разницей в несколько машин. В груди все стынет, и я нервно оправляю волосы.

— Генри! — хватаюсь за его руку, и киваю назад.

Паникую! Конечно же, наученная горьким опытом нашей прошлой поездки с алмазом, я паникую! А что мне еще остается делать?

Но Генрих, этот негодник, улыбается.

— Я решил исправиться и на этот раз подстраховался заранее, — довольным тоном излагается он, готовый вот-вот сорвать аплодисменты в своей адрес.

— Боже! Ну почему! Почему нельзя поставить меня в известность заранее? — горестно всхлипываю и отворачиваюсь от мужа, от досады дуя губы. Никаких ему оваций, только горестные вскрики доведенной до ручки жены.

Лорд Истербрук не теряется, подсаживается ко мне поближе, обхватывает своей рукой мое плечо и прижимает к себе, заставляя склонить голову ему на плечо, что я обессиленно и делаю. Целует в макушку и тихо проговаривает:

— Все просто, милая. Не хотел, чтобы ты волновалась.

— Это, конечно, стоящая цель… чтобы я не волновалась… Но, черт побери, я за этот день могу по пальцам моменты пересчитать, когда меня не пробивала нервная дрожь! — начинаю впадать в истерику и ничего не могу с собой поделать: — Представь мое удивление, когда я увидела камень в вазе, и это случилось сразу после твоих слов о том, что он уже пересек границу!

— В номере вполне могли быть жучки, — скованно пожимает плечами муж, — И ты… ты не должна была заглядывать в вазу! — говорит с легким укором и тут же смеется над своими собственными доводами.

И ведь действительно смешно!

— Нет, ну вот ты правда думал, что я не найду повода заглянуть в эту несчастную вазу? С моим-то везением? — смотрю на него удивленным взглядом с толикой сочувствия.

— Нет, а вот ты правда думала, что я доверю какому-то старому олуху мой камень? — возвращает скептический взгляд Генрих.

Молчим. Один-один.

— Надо полагать, что сегодня в выпуске новостей мой отец блистал с фальшивым камнем? — изящно приподнимаю бровь. Перепалка с Генрихом тонизирует как крепкий кофе с утра и возвращает бодрость духа.

— Надо пояснить, что старым олухом я назвал исключительно достопочтенного лорда Лукаса. Он милый старичок, но важное задание провалил в считанные секунды. Впрочем, со своей ролью он справился. И да, твой отец в интервью предъявил фальшивый камень. Вот такая нехитрая утка для отвода глаз, — совершенно спокойно сознается Генрих.

— Какие вы с папой интриганы!

— Рады стараться во благо семьи и Короны, — подносит мои пальчики к своим губам.

— Получается, что ваза — это не случайное подношение эмира? — уточняю я, хотя и без этого догадываюсь, что случайности не случайны, уж в отношении моего супруга, так точно.

— Нет, не случайное, у нас заранее была договоренность, — подтверждает он мои мысли, — Так что придется тебе ее выставлять на видное место перед приездом эмира.

— Эх, — показательно вздыхаю, прикрывая глаза, — А я уж было подумала, что меня минует сия ужасная участь.