Алина ненавидела его каждый вечер – потому что синяки после занятий оставались самые настоящие, и захваты у него были жесткие, и швырял он ее больно, серьезно. Нет, не бил чрезмерно и специально, но и не жалел. И она уже готова была идти круглые сутки, только бы избежать вечернего «Богуславская, заниматься».

– Вас, как стеклянную, обнимать никто не будет, – объяснял инляндец, кривясь, когда она баюкала вывернутую в первый раз руку и смотрела на него полными слез глазами. – Вы же помните, как они хватают – чтобы сразу придушить и подавить сопротивление. Мне нужно, чтобы вы умели реагировать в реальной ситуации, Алина. Поднимайтесь.

«Поднимайтесь».

«Еще раз. Бейте. Не надо меня жалеть, я же вас не жалею».

«Это еще не больно. Больно будет, когда вам ноги сломают, чтобы вы не сбежали. Поднимайтесь».

Иногда она готова была разрыдаться и умолять больше не трогать ее. Вот как сейчас: исцарапанные ладони саднило, коленки щипало, а ребра, сдавленные только что ее спасителем-мучителем, ныли так, что она свободно вздохнуть не могла.

– Вы помните, что я вам говорил? – осведомился Тротт раздраженно, когда Алина наконец встала. – У вас есть преимущество – крылья. Это полноценная конечность, мышечно развитая, удар ее не слабее, чем удар кулака. Если ударите рукой, затем крылом, вы противника дезориентируете. Почему вы их не используете?

Алина устало пошевелила этими самыми крыльями. Спутник щурился, стоя напротив нее в сумерках, – он снял обувь, сорочку, но даже не запыхался, в отличие от нее самой. На теле его играли отблески от костра. На полянке вкусно пахло запекающимся мясом.

– Мне еще трудно управлять ими, лорд Тротт. – Принцесса едва удержалась, чтобы не облизнуться. Но слюну сглотнула и покосилась в сторону костра.

– Хотя бы пробуйте, Алина. – Иногда тон его смягчался, и тогда ей хотелось улыбаться. Но от улыбок он снова суровел, это пятая Рудлог уже заметила. – Давайте еще раз. Пока вы не наберетесь уверенности, я вам в руки оружия не дам, а нож все-таки повышает шансы на выживание. Помните последовательность?

– Помню, – буркнула она, пытаясь не зажмуриться, когда профессор снова бросился к ней, вцепился жесткими пальцами в плечо, обхватил второй рукой за ноющие ребра, прижимая к себе спиной и фиксируя.

Раз – поджать ноги, повиснув на руках противника всем весом. Заставить его склониться, чуть ослабить захват, чтобы перехватить ее поудобнее.

Два – коснуться ногами земли и ударить локтем назад, в солнечное сплетение, не забыв чуть поджать крыло.

Три – если попала, ударить по лицу крылом и бежать… бежать!

Принцессу перехватили за локоть, развернули – и снова она полетела лицом вниз, на мох и ветки, застонала от вывернутой назад руки, от упирающегося в поясницу колена. Кажется, что-то хрустнуло в позвоночнике… и ее вдруг отпустили. И аккуратно, горячими пальцами поправили задравшуюся сорочку, скользнув по бедру.

– Хватит, – сказал Тротт. Алинка, заливаясь краской, села, попыталась подняться – и профессор протянул ладонь, помог встать. Нахмурившись, помял ей плечо, локоть. От него резко пахло по́том, но принцессе это не казалось противным. Увы, она и сама не цветами благоухала.

– Где болит?

– Везде, – пробормотала она, дуясь. Пошевелилась, ойкнула: спину прострелила боль, и Алина согнулась в левую сторону, хватая ртом воздух. Несчастными глазами посмотрела на Тротта и чуть не забыла о боли – так изумило ее выражение его лица: были там и жалость, и сожаление, и вина. Однако он моргнул – и снова поджал губы.

– Не дергайтесь, Алина. Будет немного больнее.

Инляндец зашел сзади, прощупал спину – и, когда коснулся сведенной мышцы, принцесса дернулась. Взял одной рукой за плечо, другую положил на бок – и так выкрутил ей спину, что Алинка забила крыльями и взвизгнула. Но боль ушла, оставив ее, опустившую голову, вытирать слезы и вздыхать. И не жаловаться. Она уже уяснила, что жаловаться бесполезно.

– Я понимаю, что слишком суров с вами, – тихо проговорил Тротт из-за ее спины. Пальцы его легко коснулись пострадавших ребер – там закололо, и снова появилась возможность дышать во всю грудь. – Но это необходимо. Идите ополоснитесь, Алина, и я залечу ваши царапины. На это сил у меня здесь хватает.

Такие минуты после занятий наполняли ее настоящим блаженством. Чаще всего после них удавалось помыться, выстирать сорочку – всего раз или два в конце дневного перехода они не находили к привалу ручья или речушки. А потом можно было усесться на мох или на поваленный ствол, укрывшись поверх мокрой одежды курткой Тротта, и наблюдать, как профессор сосредоточенно и по-медицински бесстрастно касается ее, Алининых, ладоней и колен, излечивая. И жевать мясо, запивая водой, и поглядывать в темноту, в сторону ручья, куда лорд Макс уходил ополаскиваться: все-таки ночное зрение – крайне полезное свойство. Профессор мылся не меньше принцессы. Она давно заметила, что он очень чистоплотен.

От усталости кружилась голова, над головой меж листьев огромных папоротников пробивался свет двух лун, вдалеке шумело море, и было на диво мирно и уютно. Только тоска по дому накатывала иногда – тяжелая, давящая. А вдруг не получится вернуться? А вдруг она все-таки умрет тут? Или ее поймают и принесут в жертву, и никто не сможет ее спасти?

Вот и сейчас накатили бессилие и страх, до боли в сердце, до холодеющих рук и учащенного панического дыхания. Алина выдохнула, постаралась отвлечься. От ручья как раз возвращался Тротт – в одних мокрых серых штанах, держа в руках свою сорочку. Повесил ее на ствол папоротника, встряхнул крыльями – во все стороны полетели брызги, – потряс головой, недовольно пощупал бороду. Он выглядел очень уставшим. Сел у костра, поддев себе ножом кусок мяса с дотлевающих углей, достал сухарь…

Они обычно молчали вечерами – слишком выматывались оба. И сейчас Алина решила молчать. Все-таки она немного стеснялась. Но, видимо, так тяжело вздыхала, и усиленно таращилась на красноватые угольки костра, над которыми мрак казался еще темнее, и упорно шевелила их палочкой, отчего дотлевающее дерево изредка выстреливало пламенем, что даже такому бесчувственному человеку, как лорд Макс, стало понятно: ей не по себе.

Собственно, для этого она и вздыхала.

– Да говорите уже, Богуславская, – не выдержал он минут через десять, когда она, совсем пригорюнившись, чуть ли не слезы роняла в костер. – Пантомиму я оценил.

– Я вам надоела, да? – грустно сказала Алина. – Все время жалуюсь и плачу.

– Нет, – сухо ответил Тротт. – Вы ведете себя как нормальная неподготовленная женщина, попавшая в экстремальную ситуацию. Ваше состояние абсолютно естественно, и вы скоро адаптируетесь. Что у вас стряслось на этот раз?

– Скучаю по родным, – призналась она и вздохнула. – Мне нужно отвлечься, лорд Тротт.

– Еще позаниматься? – спросил профессор с отчетливой ехидцей. Принцесса в ужасе замотала головой и увидела, как его губы дергаются в улыбке. – Тогда ложитесь спать.