Потом Октавиан вспомнил, что он отныне не один. Ему вспомнилось, с каким спокойствием Ливия Друзилла, не обращая внимания на протесты мужа, дала согласие на их брак, как она тонко, но настойчиво решила все связанные с этим вопросы, как будто обдумала все заблаговременно.

Когда-нибудь он уговорит Ливию рассказать, какой ход мыслей привел ее к такому решению. А сегодня вечером, после исполнения супружеских обязанностей, он обсудит со своей новой женой, как следует поступить с Антонием, и посмотрит, какие мысли бродят за этим прекрасным, безукоризненно гладким лбом.

Сегодня утром свет был режущим, неприятным; на письменном столе Клеопатры появилась горячая белая полоса. Клеопатра взяла в руки вазу. Это была дешевая ваза, наскоро слепленная на гончарном круге и грубо раскрашенная; такие во множестве делались по приказу Октавиана и продавались за несколько мелких монет, чтобы у каждого имелась какая-нибудь вещь, выставляющая ее, Клеопатру, на посмешище.

Но особого сходства не наблюдалось. Изображенная на вазе женщина была здоровенной и сварливой; своими габаритами и силой она посрамляла самого Геракла. Она отобрала у Геракла его дубину и теперь алчно сжимала ее в руке. В другой руке у карги была чаша с вином; она протягивала ее униженному богу, требуя, чтобы он прислуживал ей как виночерпий. Геракл — с лицом Антония, — маленький и жалкий, съежился рядом со своей хозяйкой. Смысл изображения был ясен: Клеопатра превратила Антония в бабу и узурпировала его власть.

Существует ли правда, которую она может противопоставить этой лжи, ныне разошедшейся по всему миру, и хотя бы смягчить ее воздействие? В ее царстве ее зовут Клеопатрой VII Теей Филопатрой, Новой Исидой, Любящей Отца, Царицей Царей, живым воплощением божественной Владычицы и фараоном Верхнего и Нижнего Египта. Для своих детей она описывается одним-единственным словом — мама. В свое время ее именовали ее тронным именем, «царица царских сыновей», и — за благодеяния, оказанные своему народу, — Спасительницей, Сотерой, подобно ее предку, удостоенному этого же самого титула. Но теперь римский злодей сочинил для нее новые клички: чудовище, блудница, совратительница, смертельный враг Рима.

Какой же ее образ останется жить? Демоница, изображенная на вазе? Погубительница нового воплощения Геракла? Чудовище, которое Октавиан создал и в чьем существовании убедил остальных? Когда она умрет, то первое, что сделает в подземном мире теней, это упрекнет Цезаря за выбор наследника. Она призовет его к ответу — или ее душе никогда не узнать покоя.

Клеопатра отнесла эту вазу падшему титану, глядящему на море, — Великое Зеленое море, как он называл его в более счастливые времена, следуя обычаю местных жителей. Царица показала ему эту штуковину, внимательно наблюдая за его лицом. Антоний взял вазу и принялся разглядывать, держа на вытянутых руках, чтобы разглядеть получше. Клеопатра надеялась, что эта вещь поможет завязать разговор, что коварство Октавиана и подлые поклепы на мужественность Антония возбудят его гнев. Он же вместо этого расхохотался.

— А мы тут оба здорово похожи, — сказал он и отвернулся.

Клеопатра застыла, словно громом пораженная. Не из-за реакции Антония, а из-за того, что она вспомнила: он уже не впервые поворачивается к ней спиной.

Она почувствовала, что воспоминания подкрадываются к ней, словно злоумышленник в ночи, а она не в силах помешать его посягательствам. Много лет Клеопатра гнала от себя воспоминания о том мрачном периоде своей жизни, единственном в ее жизни периоде, который был настолько заполнен конфликтами, испытаниями и напастями, что она утратила всякую надежду. Царица давно и накрепко запретила себе вспоминать об этих временах, о тех годах, когда ей приходилось справляться со всем самостоятельно, без Антония. Давным-давно Клеопатра сказала себе: то были годы, когда верность Антония Риму достигла наибольшего накала. Он просто пожертвовал их любовью и честолюбивыми замыслами ради деяний, которые, как он верил, принесут миру мир. Клеопатра постоянно напоминала себе, что она, когда ей приходилось выбирать между своей страной и любовью, тоже неоднократно делала выбор в пользу страны. Она всегда сосредоточивалась на том, как ужасно Антоний был обманут Октавианом, а не на том, как ужасно она сама была обманута Антонием.

Но теперь, когда Антоний самоустранился от дел, воспоминания об этом прокрались обратно. Клеопатра вспомнила тот потрясающий подъем, тот апофеоз любви, в котором она прожила первую зиму, когда Антоний заполнял все ее существо. Антоний не получал никаких известий из Рима, потому что артезианские ветра мешали доставке почты. Их любовь расцветала, отрезанная от Рима и всех его сложностей. Клеопатра вспомнила разочарование, постигшее ее, когда погода наконец наладилась и они узнали, что парфяне атакуют римские провинции и убили проконсула. И еще она вспомнила печаль и надежду, переполнявшие ее, когда Антоний выступал вместе с армией, а она прошептала ему на ухо радостную весть: она снова беременна. И Антоний подхватил ее на руки и прошептал в ответ, что теперь у сына Цезаря появится товарищ для игр — сын Антония.

Она вспомнила его широкую спину — ту самую, на которую она смотрела сейчас. Он уходил, прихватив с собой изрядное количество ее денег, лошадей ее армии и египетское зерно. А она осталась — строить корабли, дабы усилить его флот, и набирать наемников из окрестных земель для последней, заключительной схватки с Парфией.

А затем все изменилось. Одно-единственное письмо, одно-единственное мгновение — и снова все, над чем Клеопатра трудилась и во что она верила, рухнуло. Антоний, находившийся неподалеку от Тира, получил известия о мятеже, поднятом Фульвией, об устрашающем росте влияния Октавиана в Риме. Он убедился, что Октавиан предал союз, который заключал с Антонием и Лепидом. И еще он узнал, что Фульвия и Луций, брат Антония, вели кровопролитную войну против войск Октавиана.

Фульвия. Какое же требовалось мужество, чтобы решиться на такой поступок! Неужели она настолько любит Антония, что захотела отдать за него жизнь? Или она была настолько уверена в популярности Антония, в людях, оставленных под ее командованием, и в собственной способности управиться с ними?

Сотни сенаторов и политиков, которые бежали из Рима, дабы примкнуть к Фульвии, были закланы на алтаре — на том самом алтаре, на котором прежде в жертву богам приносили животных. Это сделал Октавиан — во имя Цезаря. Цезаря, прославившегося своим неслыханным милосердием. Если в темном царстве Аида существует правосудие и возмездие, быть может, Цезарь отомстит своему наследнику за деяния, совершенные от его имени.

Когда Перузия пала, несчастная, измученная голодом Фульвия бежала в Грецию. Услышав эти новости, Антоний направился в Афины, чтобы встретиться с нею. Он нашел там сломленную женщину. Голод, поражение, смерть друзей и союзников от дьявольских рук Октавиана подорвали ее здоровье. Антоний сурово раскритиковал ее действия, и Фульвия — возможно, потому, что была слишком слаба, — не сумела оправдаться.

Сколько раз с тех пор Клеопатра упрекала Антония за то, как он обошелся с Фульвией! Сколько раз повторяла, что Фульвия обладала даром предвидения! Супруга Антония заранее знала: Октавиан не станет придерживаться условий договора с Антонием и постарается умалить его влияние, пока оно не окрепло и не расширилось.