Правда, в электричке его может растрясти, а потом еще тащиться от вокзала через парк. Ну что ж, придется рискнуть. Пан или пропал. Деваться всё равно больше некуда. Ведь только тетю Зину он может уговорить ничего не рассказывать матери, иначе мать этого не переживет. Она лежит в больнице, и лишние расстройства ей ни к чему.

Очень медленно и плавно Сашка повернулся и направился к двери. У стены, качаясь из стороны в сторону, пыталось выпрямиться нечто столь уродливое и отвратительное на вид, что Сашка чуть не рассмеялся от того, какую шутку сыграла природа с этим существом. Вот уж действительно не повезло кому-то с комбинацией генов! Но он вовремя вспомнил, что смеяться ему нельзя, и только улыбнулся. А потом он увидел Андрея.

— Она умирает! — сипел Андрей, кусая себя за кулак, стоя на коленях рядом с Машей.

В его глазах блестели злые слезы. С правой руки свисали ремни портупеи, туго намотанные выше культи.

— У нее сердце не бьется! — крикнул он, завидев Сашку. — Я не знаю, что делать! Я знаю лишь магию и латынь! Я потратил столько времени на всякую чушь и не удосужился узнать главного… Я НЕ ЗНАЮ, КАК ОЖИВЛЯТЬ ЛЮДЕЙ! — скривившись, заорал он, и гулкое эхо прокатилось по залу.

— Подвинься, — сказал, подходя к нему, Сашка. — Я знаю.

Откинув Маше голову, он заученно проверил дыхательные пути, убедился в отсутствии сердцебиения и начал делать то, чему его учили полгода назад. Два выдоха, пятнадцать нажатий. Два выдоха, пятнадцать нажатий. Обязательно на прямых руках, иначе переломаешь все ребра, это он хорошо запомнил.

Почти сразу во рту у него появился вкус крови, рана в легком снова открылась. Но времени не было, поэтому он просто глотал кровь. Чувствуя, что слабеет, он заставлял себя не торопиться, так как от скорости здесь ничего не зависело. Нужна была лишь удача.

И ему повезло. Когда он уже с трудом сдерживал рвущийся наружу кашель, а в его желудок будто положили гирю, трепыхнулось и гулко застучало под Сашкиными ладонями сердце. Воздух сам рванулся из его легких, когда Маша сделала первый вдох.

Сашка закашлялся, перед его глазами поплыли круги. Маша недоуменно уставилась на него, будто не узнавая. Лицо у нее сделалось очень странное.

Она провела рукой по его голове и потерянно улыбнулась.

— Сашка, — сказала она. — Ты же совершенно седой…

Это было последнее, что он услышал.

— Я тут стишок сочинил, — сказал Андрей.

Сашка промолчал. Андрей, казалось, не ждал ответа. Глядя, как и Сашка, в потолок, он продекламировал себе под нос:

Наш спектакль отменили перед самою премьерой,

Нашу пьесу освистали, заклеймили как отстой.

Декорации спалили, режиссера — на галеры,

А того, кто всё придумал — на заслуженный покой.

На обугленных поленьях полупризрачного храма

Под картонною луною, перевернутой анфас,

Завершают представленье неизвестной мелодрамы

Отражения героев, так похожие на нас.

Немного подумав, по-прежнему глядя в потолок, Сашка сказал:

— Кого на заслуженный покой, понятно. А кто у нас режиссер?

— Дедуля, вестимо, — ответил Андрей. — Ему светит суд, как и нам с тобой. Но, так как он всё это заварил, ему больше всех достанется по ушам.

Помолчав, Сашка спросил:

— А как они удержат в тюрьме демона? Или демоны не подсудны?

«Как можно удержать Лильку? — подумал он. — Точнее, Литику. Заберется в тюремщика и выйдет наружу, как ни в чем не бывало. Или сбросит его в пропасть, как сделала с Мастером. За те секунды, что ей оставалось жить…»

Сашка закрыл глаза.

— Еще как подсудны, — услышал он. — Плохо, что ты не знаешь латынь. Я тут потихоньку осваиваюсь с их языком, много общего! — Андрей щелкнул пальцем по переплету одной из книжек, что стопкой лежали на тумбочке рядом с его кроватью. — Помнишь браслетики, которые ты сбил с нас Арпонисом два года назад?

Сашка утвердительно помычал.

— Это как раз для демонов, чтобы не меняли форму. Наденут, и никуда не денешься, и снять нельзя, разве что специальным инструментом. Да и человек становится смирный.

Заслышав за дверью сухой лающий голос врача, Андрей поторопил:

— Горгулья идет, затычку вставь!

Сашка взял со своей тумбочки небольшую черную фиговину и сунул ее в ухо. Это был местный вариант синхронного переводчика, который умел передавать даже интонации. У Горгульи, которую Андрей наградил этим прозвищем после ее первого визита, интонации были как у доброй нянечки.

Дверь отворилась. В сравнении с тем, как выглядел встающий по стеночке Джокер, Горгулья проигрывала, но ненамного. Слишком широкие плечи, слишком угловатая фигура, слишком большие руки. Ужасный туфлеобразный нос и хрящеватые уши. В дополнение к этому имелась выдающаяся челюсть и злобные глазки неопределенного цвета. Лицо ее было морщинистое, в ухе торчал «переводчик».

— Здравствуйте, мальчики! — пролаяла она с выражением, с каким нежная мать обращается к своему ребенку. — Как ночевали? Как пальчики сегодня? — поинтересовалась она у Андрея. — Шевелятся?

Андрей радостно продемонстрировал правую руку, сжимая и разжимая кулак. Жесткими пальцами Горгулья начала мять и щупать его ладонь, присев рядом на край кровати.

— Замечательно, — сказала она. — Завтра еще нервную проводимость проверим, и всё!

Андрей скривился: он не раз жаловался Сашке, что эта процедура не из приятных. Она бы не требовалась, если бы руку ему регенерировали, как собирались вначале. Однако Андрей не согласился долго торчать в больнице. Ведь нужно было сначала подавить иммунитет, превратив Андрея в своего рода земноводное, у которых нет иммунитета, зато имеется способность к регенерации. Жизнь защищается одним из этих способов, но никогда двумя сразу, вместе они несовместимы, объяснила Горгулья. И тогда Андрею заново пришили его кисть.

Их очень быстро доставили в больницу, с ветерком, как выразилась Маша. Попытка Мастера частично удалась: в обе стороны от башни до гор землю вспорол каньон. Сашка с Андреем были не в состоянии пялиться по сторонам, так что их глазами стала Маша. Она рассказала, что хребет порвало в двух местах, и через один из этих разрывов к башне прибыли полицейские, когда мощный удар потряс всё и вся. Вместе с ними прибыла карета «скорой помощи».

Машу «починили» первой, слишком уж она торопилась домой. Тогда, на поле, она едва успела придумать причину своего отсутствия для родителей и сказала брату, что ее берут на съемки фильма в массовку на три дня. В конце третьего дня она и сорвалась обратно. Отпустили ее безропотно, потому что Маша не могла выступать свидетелем, не будучи гражданином. Но на суд она собиралась прибыть. Кто и как открывал ей Врата, ни Сашка, ни Андрей не имели понятия.