– Я к тебе вечером заехал за компьютером, гляжу – тебя нет. Шеф ведь не сказал, что отправляет тебя на работу. Сука он после этого и интриган…

За глаза Эдик любит поругать шефа, но при нём – слаще сахарного петушка. Однако поливает шефа только при мне, так как знает, что не заложу. В присутствии же других наших охранников он сух и официален, хотя ему это и не всегда удаётся.

– Когда же мы встретимся? – Эдик сладко зевает и вряд ли ожидает от меня конкретного ответа.

– Слушай, давай сделаем так, – нахожу соломоново решение, – я притащу твой компьютер на работу и там займусь им, а ты прикрой меня от начальства. Вот и все проблемы.

– Шутишь? Да у любого проверяющего при виде компьютера зубы, как у вампира, вырастают. Или тебе не известно, что за каждую нашу провинность шефу штраф выставляют? А компьютер – это такая беда…

– И сколько стоят, интересно, невинные компьютерные шалости?

– Пятьсот шекелей, которые шеф, между прочим, потом вычтет из твоей зарплаты.

– Никто ничего у меня пока не вычитал, – удивляюсь я, – хотя, насколько помню, меня уже пару раз ловили с компьютером.

– Значит, он проявил по отношению к тебе гуманность, – усмехается Эдик, – нечеловеческую…

– Хочешь сказать, что всё на свете имеет пределы, в том числе, и гуманность Меира?

– Ну да.

– Тогда живи с неисправным компьютером. Приезжай и забирай. Нет у меня свободного времени дома.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – вздыхает Эдик. – Пойду спать, а то заболтался с тобой, полуночником…

– Чего звонил-то? Только из-за компьютера?

– Не только. На самом деле, я знал, что ты сегодня вечером работаешь, и шеф попросил тебя проконтролировать… Кстати, как всё прошло?

– Не бойся, штрафа не выпишут.

– Вот и славненько… Спокойной ночи!

После разговора с Эдиком думать уже ни о чём не хочется. Сбил он меня с размышлений о вечном и высоком. Каждый раз так происходит: только раскатаешь губу, чтобы воспарить в небеса, тотчас вырисовывается какой-нибудь Эдик со своим компьютером…

Поистязаем немного приёмник, вдруг попадётся что-то интересное. Хотя, если говорить правду, по-настоящему интересное, что меня зацепило бы за сердечко, попадается всё реже и реже. Дело не в том, что я почти наизусть знаю своих любимых Моцарта и «Битлс». Их-то я как раз могу слушать в любое время, в любом количестве и при этом всегда находить в них что-то новое и ранее незамеченное не в ущерб вечному и хорошо знакомому. Дело в том, что всегда хочется отыскать что-то созвучное моему сегодняшнему настроению. Пусть оно и не приносило бы стопроцентного душевного комфорта, но хотя бы не давало погрузиться во вселенскую тоску. Это тоже немало, хотя многие мои коллеги могут прекрасно обходиться без подобных иллюзорных вещей до скончания веков.

Прежде, когда я не знал иврита, то, включая радио и вслушиваясь в незнакомые слова, люто завидовал тем, кто понимает и может на этом языке бегло общаться. Эти люди становились для меня как бы обладателями каких-то запредельных тайн, постичь которые мне пока не удаётся, как я ни стараюсь. Со временем, когда я стал понимать больше, расширил словарный запас и научился худо-бедно излагать свою мысль на иврите, передо мной неожиданно открылась странная и не очень приятная картина: нет под луной ничего нового – везде одно и то же. На каком бы языке человек ни общался, мыслит он стандартно, одинаковыми образами и категориями. Пресловутая «ментальность» работает только в каких-то внешних проявлениях, не затрагивая сути. И если человек восточный, в большинстве своём, не шибко горячий поклонник Моцарта и «Битлс», как, впрочем, и я не фанат музыкальных экзерсисов в стиле «мизрахи», то это вовсе не значит, что мы с ним реагируем по-разному на те или иные жизненные раздражители, мешающие существовать и ему, и мне. Но музыка – в ней, наверное, есть всё же что-то объединяющее, способное зацепить твою душу, несмотря ни на что. Как бы только отыскать её, свою музыку, в том неимоверном количестве звуков, что существуют вокруг?

И тотчас приёмник выдаёт мне «Пинк Флойд». Я давно знаю и люблю эту группу, но только в последнее время она, как ни странно, стала отвечать моему внутреннему состоянию. Музыка тягучая, но не приторная, от неё постоянно ждёшь взрыва, который ослепит и оглушит, но не уничтожит, а только забросит помимо желания на новый уровень постижения самого себя, где станешь наверняка мудрее, опытней, терпимей. А следом новое ожидание взрыва… Так я, по крайней мере, сегодня понимаю музыку «Пинк Флойд». Ей уже много лет, но она, как тот же Моцарт или те же «Битлс», с годами не стареет, а приобретает всё новые и новые оттенки…

Ну, вот я и дома. Мелькающие пятна дорожных фонарей постепенно выводят меня на ярко освещённый сплошными потоками света центральный проспект, и от него уже рукой подать до любимой подушки, на которой моей бедной головушке совсем недолго предстоит возлежать этой ночью.

Повсюду безлюдно, лишь кое-где одиноко мелькают желтые фонарики такси, но и для таксистов работы почти нет. Все нормальные законопослушные граждане сейчас спят. Есть, конечно, и такие, что не спят, но… не будем на них показывать пальцем.

Выруливаю на стоянку и останавливаюсь. Наступает тишина, лишь в разгорячённом моторе что-то всё ещё потрескивает и шелестит. И лишь когда я пытаюсь выбраться из-за баранки, чувствую, как смертельно устал. И в сон так жестоко потянуло, что хоть прямо здесь, в машине, вырубайся.

Ох, и тяжёлый был день у меня сегодня. Ох, и тяжё…

9. ЙОСИ И ОПЯТЬ ЭДИК

С утра у меня настроение хуже некуда. И вовсе не потому, что я не выспался. То, что за пару часов не только не отдохнёшь мало-мальски, но и приобретёшь стойкую головную боль, когда качаешься, как пьяный, а в глазах мелькают чёрные мушки, это и ежу понятно. Накачавшись крепкого кофе и разругавшись в профилактических целях с кем-нибудь спозаранку, можно кое-как наскрести в себе адреналина и заставить его работать в нужном направлении. Тяжело, но можно. Хуже, когда даже это не помогает, а причины твоего гнусного настроения находятся совсем в другом. И даже не в пресловутой бытовой неустроенности, размышлять о которой всегда в лом, но ни о чём другом размышлять не получается…

Очередной раз тебя начинают одолевать противные и вечные, как мир, мысли о том, что сидишь ты в этой несчастной охране, и не просто сидишь, а просиживаешь лучшие годы жизни, которая как бы уже перестаёт быть твоей, а проносится, бурля и кипя, где-то в стороне. Именно там, в стороне, происходит что-то интересное и важное, а ты замер глиняным истуканом и не можешь даже пошевелиться.

Наивно уверять себя подобно древним китайцам, что самое лучшее занятие для человека – это сидеть возле ручья, слушать журчание воды и любоваться цветущей вишней. Или это не китайцы придумали, а японцы, что в нашем случае не важно… Но ведь у этих мудрых восточных людей не было ни телевизора, ни Интернета! У них не было стольких соблазнов, им было куда легче. Потому они и не распылялись на массу совершенно ненужных вещей, которыми мы обставляем себя сегодня. А ведь за этими вещами мы уже и себя разглядеть не можем. Или – не пытаемся? А может, просто не хотим?.. Нет, они, эти древние, наверняка были мудрее нас и быстрее постигали своё предназначение на земле, а вот мы… Мы чувствуем несовершенство своего существования, но изменить ничего не пытаемся. Оттого и терзает нас постоянный душевный дискомфорт. Сами себя мы загоняем в беспросветную депрессию…