Все на тот момент известное мне о Розалинде стало складываться в отчетливую картину, словно мозаика, фрагменты которой в конце концов встали на свои места и обрели смысл. И тогда я окончательно поняла, что жизненный путь Розалинды вовсе не усеян лепестками роз: ей слишком много пришлось пережить, и она заслужила, чтобы судьба была к ней более благосклонна.

32

На следующий день мы с Маркусом Логаном отправились навестить Розалинду. Он зашел за мной домой, как и в день приема, и мы снова вместе пошли по улицам. Однако что-то между нами изменилось. Наше бегство с приема в Верховном комиссариате и спокойная прогулка по темному ночному городу помогли мне избавиться от одолевавших меня сомнений. Может быть, он заслуживал доверия, может быть — нет; возможно, мне никогда не суждено узнать, какой он на самом деле. Так или иначе, все это уже перестало меня волновать. Я знала: благодаря ему я снова смогу встретиться с мамой; он внимателен и любезен со мной, и ему нравится в Тетуане. Этого было для меня более чем достаточно, и я не хотела знать о нем ничего больше.

Мы нашли Розалинду все еще в постели, но выглядела она уже лучше. Комната была прибрана, ставни открыты, и из сада лился яркий солнечный свет. На третий день Розалинда переместилась с кровати на диван. На четвертый сменила шелковую ночную сорочку на цветастое платье, посетила парикмахерскую и вернулась к обычной жизни.

Хотя ее здоровье все еще оставляло желать лучшего, она решила по максимуму использовать время, оставшееся до приезда мужа, словно это последние недели ее жизни. Вновь приняв на себя роль гостеприимной хозяйки, Розалинда устраивала в своем доме многочисленные неофициальные встречи, пытаясь сблизить Бейгбедера с британцами.

Она приглашала друзей-англичан из Танжера, членов дипломатического корпуса, военных атташе, далеких от итало-германского союза, и представителей крупных международных компаний. Она также организовала прием для гибралтарцев и офицеров с военного британского корабля, пришвартованного у Гибралтарской скалы. И среди этих гостей вращались Хуан Луис Бейгбедер и Розалинда Фокс — любезные, гостеприимные и непринужденные, с бокалом в одной руке и сигаретой в другой. Все вели себя так, будто ничего особенного не происходит — в Испании не идет братоубийственная война, а в Европе не разгораются огни будущего пожара.

Мне еще несколько раз довелось пообщаться с Бейгбедером, и я не переставала удивляться его экстравагантности. Он часто появлялся в чем-нибудь мавританском — в бабушах, в джеллабе. Этот обаятельный, непосредственный и несколько эксцентричный человек просто обожал Розалинду, о чем безо всякого стеснения твердил всем подряд. Продолжала я видеться и с Маркусом Логаном, и хотя с каждым днем между нами возникала все большая симпатия, старалась не давать волю чувствам. Если бы я вела себя иначе, то наша дружба, вероятно, не замедлила бы перерасти в нечто более серьезное. Однако я прилагала все усилия, чтобы этого не произошло. Рана, оставшаяся в моем сердце после предательства Рамиро, все еще не зажила; я знала, что Маркус скоро уедет, и не хотела снова страдать. Мы были постоянными гостями в доме Розалинды на бульваре Пальмерас, иногда к нам присоединялся Феликс, безумно радовавшийся возможности попасть в этот чужой мир, так его чаровавший. Иногда мы все вместе выезжали из Тетуана: однажды Бейгбедер пригласил нас в Танжер на торжественное открытие газеты «Эспанья», созданной по его инициативе. Но чаще мы четверо — Маркус, Феликс, Розалинда и я — отправлялись куда-нибудь на автомобиле, чтобы просто развлечься: в «Саксон энд Спид» — за ирландской говядиной, беконом и джином; на виллу «Харрис» — чтобы потанцевать, в «Капитоль» — посмотреть американский фильм, или к Мариките-шляпнице за каким-нибудь сногсшибательным головным убором.

И еще мы гуляли по белой медине Тетуана, ели кускус, хариру и шебакию, забирались на горы Дерса и Горгес, ходили на пляж на реке Мартин и ездили в Кетаму, останавливаясь в гостинице среди сосен. Все это продолжалось до тех пор, пока время свободы не подошло к концу. И только тогда стало ясно, что действительность может оказаться хуже самых пессимистических ожиданий. Я узнала это от Розалинды — не прошло и недели после появления ее мужа.

— Все намного ужаснее, чем я себе представляла, — сказала она, бессильно опускаясь в кресло в моей мастерской.

На этот раз, однако, она не была возмущена и рассержена, как только что получив известие о приезде Питера. От нее исходили лишь грусть, усталость и разочарование. Вся эта ситуация повергала ее в глубокое уныние. Розалинда думала, что последние пять лет одиноких скитаний по миру закалили ее и накопленный за это время жизненный опыт поможет ей справиться с любыми невзгодами, но выносить Питера оказалось труднее, чем можно было предположить. Он по-прежнему играл роль покровительственного мужа-отца, словно они не жили порознь все эти годы и в жизни Розалинды ничего не изменилось со дня свадьбы, когда она была почти ребенком. Он критиковал ее за слишком мягкое, по его мнению, воспитание Джонни: ему не нравилось, что тот не посещал хорошую школу, играл с соседскими детьми без присмотра няньки и вместо занятий спортом швырял камни не хуже марокканских мальчишек. Питер был недоволен отсутствием интересовавших его радиопрограмм и клубов, где можно было бы встретиться с соотечественниками, его раздражало, что никто вокруг не говорит по-английски и трудно найти в этом городе британскую прессу.

Однако не все отвращало требовательного Питера. Ему по вкусу пришелся джин «Танкерей» и виски «Джонни Уокер блэк лейбл», которые все еще продавались в Танжере по совершенно смешной цене. Он каждый день выпивал бутылку виски, а также пару коктейлей с джином перед едой. Он пил невероятно много и, кроме того, отличался крайне хамским отношением к домашней прислуге. Питер презрительно обращался к ним по-английски, нисколько не заботясь о том, что они не понимают ни слова, а потом кричал на них на хиндустани, словно этот язык должны знать слуги не только в Калькутте, но и во всем мире. К его огромному удивлению, вскоре в доме перестали появляться абсолютно все — от друзей Розалинды до прислуги, — быстро поняв, что собой представляет Питер Фокс. Эгоистичный, непредсказуемый, своенравный, высокомерный, деспотичный и к тому же злоупотреблявший алкоголем — трудно найти человека, одновременно обладавшего столькими отрицательными качествами.

Бейгбедер, разумеется, перестал проводить большую часть времени в доме Розалинды, но они продолжали ежедневно встречаться в других местах — в Верховном комиссариате и за городом. К удивлению многих — и моему в том числе, — Бейгбедер оказал мужу своей любовницы самый роскошный прием. Он организовал для него рыбалку в устье реки Смир и охоту на кабанов в Хемис-де-Аньера. Кроме того, Питеру обеспечили возможность ездить в Гибралтар, где он мог пить английское пиво и разговаривать о поло и крикете со своими соотечественниками. В общем, Бейгбедер вел себя с ним как с уважаемым иностранным гостем, хотя невозможно представить себе двух более разных людей. И любопытно было наблюдать, сколь не похожи друг на друга эти мужчины, игравшие важную роль в жизни одной и той же женщины. Вероятно, именно поэтому им ни разу не довелось столкнуться.

— Питер считает Хуана Луиса старомодным и горделивым испанцем — рыцарем из прошлого, будто сошедшим с картины золотого века, — объяснила мне Розалинда. — А сам Питер в глазах Хуана Луиса — просто сноб, нелепый и недалекий. Они как две параллельные линии: между ними невозможен конфликт, потому что у них нет точки пересечения. Только при этом Питер не стоит и мизинца Хуана Луиса.